Свадьба фигаро читать бомарше: Читать бесплатно электронную книгу Безумный день или женитьба Фигаро (La Folle Journée, ou le Mariage de Figaro). Огюстен Карон де Бомарше Пьер онлайн. Скачать в FB2, EPUB, MOBI

Содержание

Читать онлайн электронную книгу Безумный день или женитьба Фигаро La Folle Journée, ou le Mariage de Figaro — ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА, ХАРАКТЕРЫ И КОСТЮМЫ бесплатно и без регистрации!

Действующие лица

Граф Альмавива, великий коррехидор[1Коррехидор — административная и судебная должность в Испании и её колониальных владениях. Коррехидор назначался короной и осуществлял главным образом функции надзора над местной администрацией и судьями. В Испании должность коррехидора была упразднена в 1835 году (прим. ред.)] Андалусии.

Графиня, его жена.

Фигаро, графский камердинер и домоправитель.

Сюзанна, первая камеристка графини и невеста Фигаро.

Марселина, ключница.

Антонио, садовник, дядя Сюзанны и отец Фаншетты.

Фаншетта, дочь Антонио.

Керубино, первый паж графа.

Бартоло, севильский врач.

Базиль, учитель музыки, дающий уроки графине.

Дон Гусман Бридуазон, судья.

Дубльмен, секретарь суда.

Судебный пристав.

Грипсолейль, молодой пастушок.

Молодая пастушка.

Педрильо, графский ловчий.

Действующие лица без речей

Слуги.

Крестьянки.

Крестьяне.

Действие происходит в замке Агуас Фрескас, в трех лье от Севильи.

Характеры и костюмы действующих лиц

Граф Альмавива преисполнен сознания собственного величия, но это сочетается у него с грацией и непринужденностью. Испорченная его натура не должна оказывать никакого влияния на безукоризненность его манер. Мужчины из высшего общества смотрели на свои любовные похождения, как на забаву, — это было вполне в обычаях того времени.

Роль графа особенно трудно играть потому, что он неизменно оказывается в смешном положении, но когда в этой роли выступил превосходный актер (г-н Моле), то она оттенила все прочие роли и обеспечила пьесе успех.

В первом и втором действиях граф в охотничьем костюме и высоких сапогах, какие в старину носили в Испании. Начиная с третьего действия и до конца пьесы на нем великолепный испанский костюм.

Графиня, волнуемая двумя противоположными чувствами, должна быть осторожна в проявлениях своей чувствительности и крайне сдержанна в своем гневе; главное, в ней не должно быть ничего такого, что наносило бы в глазах зрителя ущерб ее обаянию и ее нравственности. В этой роли, одной из наиболее трудных в пьесе, обнаружилось во всем своем блеске громадное дарование г-жи Сен-Валь младшей.

В первом, втором и четвертом действиях на ней удобный пеньюар и никаких украшений на голове: она у себя дома и считается нездоровой. В пятом действии на ней костюм и головной убор Сюзанны.

Фигаро. Актеру, который будет исполнять эту роль, следует настоятельно порекомендовать возможно лучше проникнуться ее духом, как это сделал г-н Дазенкур. Если бы он усмотрел в Фигаро не ум в соединении с веселостью и острословием, а что-то другое, в особенности если бы он допустил малейший шарж, он бы эту роль провалил, а между тем первый комик театра г-н Превилль находил, что она может прославить любого актера, который сумеет уловить разнообразные ее оттенки и вместе с тем возвыситься до постижения цельности этого образа. Костюм его тот же, что и в «Севильском цирюльнике».

Сюзанна. Ловкая молодая особа, остроумная и жизнерадостная, свободная, однако же, от почти непристойной веселости развратных наших субреток; милый ее нрав обрисован в предисловии, и тем актрисам, которые не видели г-жи Конта и которые хотели бы как можно лучше изобразить Сюзанну на сцене, надлежит к этому предисловию и обратиться.

Костюм ее в первых четырех действиях состоит из очень изящного белого лифа с баской, такой же юбки и головного убора, который наши торговцы с тех пор именуют а ля Сюзанн. В четвертом действии во время празднества граф надевает на нее головной убор с длинной фатой, плюмажем и белыми лентами. В пятом действии на ней пеньюар графини и никаких украшений на голове.

Марселина — женщина неглупая, от природы довольно пылкая, однако ошибки молодости и опыт изменили ее характер. Если актриса, которая будет ее играть, сумеет с подобающим достоинством подняться на ту моральную высоту, которой достигает Марселина после сцены узнания в третьем действии, то интерес публики к пьесе от этого только усилится.

Одета она, как испанская дуэнья: на ней неяркого цвета платье и черный чепец.

Антонио должен быть только навеселе, причем хмель у него постепенно проходит, так что в пятом действии он уже совершенно трезв.

Одет он, как испанский крестьянин: рукава его одежды откинуты за спину, он в шляпе и в белых туфлях.

Фаншетта чрезвычайно наивное двенадцатилетнее дитя.

Костюм ее состоит из темного лифа с серебряными пуговицами, яркого цвета юбки и черной шапочки с перьями. Так же одеты и все крестьянки на свадьбе.

Керубино. Роль Керубино может исполнять только молодая и красивая женщина, как это уже и было. В наших театрах нет очень молодых актеров, настолько сложившихся, чтобы почувствовать тонкости этой роли.

В присутствии графини он до крайности несмел, обычно же это прелестный шалун; беспокойное и смутное желание — вот основа его характера. Он стремится к зрелости, но у него нет ни определенных намерений, ни сведений, любое событие способно его захватить; одним словом, он таков, каким всякая мать в глубине души, вероятно, желала бы видеть своего сына, хотя бы это и причинило ей немало страданий.

В первом и втором действиях на нем пышный белый, шитый серебром костюм придворного испанского пажа, через плечо перекинут легкий голубой плащ, на голове шляпа с множеством перьев. В четвертом действии на нем лиф, юбка и шапочка, такие же, как на крестьянках, которые его приводят. В пятом действии он в военной форме, в шляпе с кокардой и при шпаге.

Бартоло. Характер и костюм те же, что и в «Севильском цирюльнике». Здесь это роль второстепенная.

Базиль. Характер и костюм те же, что и в «Севильском цирюльнике». Это тоже роль второстепенная.

Бридуазон должен быть наделен тою простодушною и откровенною самоуверенностью, какою отличаются утратившие робость животные. Его заикание, едва заметное, должно придавать ему особую прелесть, так что актер, который именно в этом увидел бы его смешную сторону, допустил бы грубую ошибку, и получилось бы у него совсем не то, что нужно.

Весь комизм Бридуазона заключается в том, что важность его положения не соответствует потешному его характеру, и чем менее актер будет переигрывать, тем более выкажет он истинного дарования. Костюм его составляет мантия испанского судьи, более просторная, нежели мантии наших прокуроров, и скорее напоминающая сутану, а также большой парик и испанские брыжи; в руке у него длинный белый жезл.

Дубльмен. Одет так же, как судья, но только белый жезл у него короче.

Судебный пристав, или альгуасил. Костюм, плащ и шпага Криспена, но висит она у него сбоку и не на кожаном поясе. На ногах у него не сапоги, а черные башмаки, на голове высокий и длинный белый парик с множеством буклей, в руке короткий белый жезл.

Грипсолейль. Одежда на нем крестьянская; рукава за спиной, яркого цвета куртка, белая шляпа.

Молодая пастушка. Костюм тот же, что и у Фаншетты.

Педрильо. Куртка, жилет, пояс, хлыст, дорожные сапоги, на голове сетка, шляпа, как у кучера почтовой кареты.

Действующие лица без речей. Одни в костюмах судей, другие в крестьянских костюмах, третьи а костюмах слуг.

Пьер Бомарше — Безумный день или женитьба Фигаро » Книги читать онлайн бесплатно без регистрации

comedy prose_classic Пьер Огюстен Карон Де Бомарше Безумный день или женитьба Фигаро ru Андрей Жиганов Book Designer 4. 0, TigerPad 3.6, FB Editor 1.0, AlReader.Droid, FictionBook Editor Release 2.6.6 15.06.2004 www.lib.ru Библиотека Максима Мошкова C9F1FACD-A6BB-4CEA-A1F3-381070F70605 1.1

Пьер Огюстен Карон де Бомарше

Безумный день или женитьба Фигаро

Тут смешался глас рассудка

С блеском легкой болтовни.

Водевиль

Комедия в пяти действиях.

Перевод Н.М. Любимова

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА, ХАРАКТЕРЫ И КОСТЮМЫ

Действующие лица

Граф Альмавива, великий коррехидор[1] Андалусии.

Графиня, его жена.

Фигаро, графский камердинер и домоправитель.

Сюзанна, первая камеристка графини и невеста Фигаро.

Марселина, ключница.

Антонио, садовник, дядя Сюзанны и отец Фаншетты.

Фаншетта, дочь Антонио.

Керубино, первый паж графа.

Бартоло, севильский врач.

Базиль, учитель музыки, дающий уроки графине.

Дон Гусман Бридуазон, судья.

Дубльмен, секретарь суда.

Судебный пристав.

Грипсолейль, молодой пастушок.

Молодая пастушка.

Педрильо, графский ловчий.

Действующие лица без речей

Слуги.

Крестьянки.

Крестьяне.

Действие происходит в замке Агуас Фрескас, в трех лье от Севильи.

Характеры и костюмы действующих лиц

Граф Альмавива преисполнен сознания собственного величия, но это сочетается у него с грацией и непринужденностью. Испорченная его натура не должна оказывать никакого влияния на безукоризненность его манер. Мужчины из высшего общества смотрели на свои любовные похождения, как на забаву, — это было вполне в обычаях того времени.

Роль графа особенно трудно играть потому, что он неизменно оказывается в смешном положении, но когда в этой роли выступил превосходный актер (г-н Моле), то она оттенила все прочие роли и обеспечила пьесе успех.

В первом и втором действиях граф в охотничьем костюме и высоких сапогах, какие в старину носили в Испании. Начиная с третьего действия и до конца пьесы на нем великолепный испанский костюм.

Графиня, волнуемая двумя противоположными чувствами, должна быть осторожна в проявлениях своей чувствительности и крайне сдержанна в своем гневе; главное, в ней не должно быть ничего такого, что наносило бы в глазах зрителя ущерб ее обаянию и ее нравственности. В этой роли, одной из наиболее трудных в пьесе, обнаружилось во всем своем блеске громадное дарование г-жи Сен-Валь младшей.

В первом, втором и четвертом действиях на ней удобный пеньюар и никаких украшений на голове: она у себя дома и считается нездоровой. В пятом действии на ней костюм и головной убор Сюзанны.

Фигаро. Актеру, который будет исполнять эту роль, следует настоятельно порекомендовать возможно лучше проникнуться ее духом, как это сделал г-н Дазенкур. Если бы он усмотрел в Фигаро не ум в соединении с веселостью и острословием, а что-то другое, в особенности если бы он допустил малейший шарж, он бы эту роль провалил, а между тем первый комик театра г-н Превилль находил, что она может прославить любого актера, который сумеет уловить разнообразные ее оттенки и вместе с тем возвыситься до постижения цельности этого образа. Костюм его тот же, что и в «Севильском цирюльнике».

Сюзанна. Ловкая молодая особа, остроумная и жизнерадостная, свободная, однако же, от почти непристойной веселости развратных наших субреток; милый ее нрав обрисован в предисловии, и тем актрисам, которые не видели г-жи Конта и которые хотели бы как можно лучше изобразить Сюзанну на сцене, надлежит к этому предисловию и обратиться.

Костюм ее в первых четырех действиях состоит из очень изящного белого лифа с баской, такой же юбки и головного убора, который наши торговцы с тех пор именуют а ля Сюзанн. В четвертом действии во время празднества граф надевает на нее головной убор с длинной фатой, плюмажем и белыми лентами. В пятом действии на ней пеньюар графини и никаких украшений на голове.

Марселина — женщина неглупая, от природы довольно пылкая, однако ошибки молодости и опыт изменили ее характер. Если актриса, которая будет ее играть, сумеет с подобающим достоинством подняться на ту моральную высоту, которой достигает Марселина после сцены узнания в третьем действии, то интерес публики к пьесе от этого только усилится.

Одета она, как испанская дуэнья: на ней неяркого цвета платье и черный чепец.

Антонио должен быть только навеселе, причем хмель у него постепенно проходит, так что в пятом действии он уже совершенно трезв.

Одет он, как испанский крестьянин: рукава его одежды откинуты за спину, он в шляпе и в белых туфлях.

Фаншетта чрезвычайно наивное двенадцатилетнее дитя.

Костюм ее состоит из темного лифа с серебряными пуговицами, яркого цвета юбки и черной шапочки с перьями. Так же одеты и все крестьянки на свадьбе.

Керубино. Роль Керубино может исполнять только молодая и красивая женщина, как это уже и было. В наших театрах нет очень молодых актеров, настолько сложившихся, чтобы почувствовать тонкости этой роли.

В присутствии графини он до крайности несмел, обычно же это прелестный шалун; беспокойное и смутное желание — вот основа его характера. Он стремится к зрелости, но у него нет ни определенных намерений, ни сведений, любое событие способно его захватить; одним словом, он таков, каким всякая мать в глубине души, вероятно, желала бы видеть своего сына, хотя бы это и причинило ей немало страданий.

В первом и втором действиях на нем пышный белый, шитый серебром костюм придворного испанского пажа, через плечо перекинут легкий голубой плащ, на голове шляпа с множеством перьев. В четвертом действии на нем лиф, юбка и шапочка, такие же, как на крестьянках, которые его приводят. В пятом действии он в военной форме, в шляпе с кокардой и при шпаге.

Бартоло. Характер и костюм те же, что и в «Севильском цирюльнике». Здесь это роль второстепенная.

Базиль. Характер и костюм те же, что и в «Севильском цирюльнике». Это тоже роль второстепенная.

Бридуазон должен быть наделен тою простодушною и откровенною самоуверенностью, какою отличаются утратившие робость животные. Его заикание, едва заметное, должно придавать ему особую прелесть, так что актер, который именно в этом увидел бы его смешную сторону, допустил бы грубую ошибку, и получилось бы у него совсем не то, что нужно.

Весь комизм Бридуазона заключается в том, что важность его положения не соответствует потешному его характеру, и чем менее актер будет переигрывать, тем более выкажет он истинного дарования. Костюм его составляет мантия испанского судьи, более просторная, нежели мантии наших прокуроров, и скорее напоминающая сутану, а также большой парик и испанские брыжи; в руке у него длинный белый жезл.

Дубльмен. Одет так же, как судья, но только белый жезл у него короче.

Судебный пристав, или альгуасил. Костюм, плащ и шпага Криспена, но висит она у него сбоку и не на кожаном поясе. На ногах у него не сапоги, а черные башмаки, на голове высокий и длинный белый парик с множеством буклей, в руке короткий белый жезл.

Грипсолейль. Одежда на нем крестьянская; рукава за спиной, яркого цвета куртка, белая шляпа.

Молодая пастушка. Костюм тот же, что и у Фаншетты.

Педрильо. Куртка, жилет, пояс, хлыст, дорожные сапоги, на голове сетка, шляпа, как у кучера почтовой кареты.

Действующие лица без речей. Одни в костюмах судей, другие в крестьянских костюмах, третьи а костюмах слуг.

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

Сцена представляет полупустую комнату; посредине большое кресло, так называемое кресло для больных. Фигаро аршином меряет пол. Сюзанна перед зеркалом прикладывает к волосам веточку флердоранжа, именуемую шапочкой невесты.

rulibs.com : Драматургия : Драматургия: прочее : ПРЕДИСЛОВИЕ К ЖЕНИТЬБЕ ФИГАРО : Пьер Бомарше : читать онлайн : читать бесплатно







ПРЕДИСЛОВИЕ К «ЖЕНИТЬБЕ ФИГАРО»

Я пишу это предисловие не ради бесплодных рассуждений о том, хороша или плоха пьеса, которую я поставил на сцене: время для подобных рассуждений прошло; моя цель — подвергнуть тщательному изучению вопрос (а это я обязан делать при всех обстоятельствах), не написал ли я вещи, достойной порицания.

Заставить кого бы то ни было сочинить комедию, похожую на все прочие, невозможно, и если я по причинам, которые мне лично представлялись важными, сошел с чересчур избитой дороги, то допустимо ли меня судить, как это делали иные, на основании правил, коих я не придерживаюсь? Допустимо ли печатать детскую болтовню о том, будто бы я вернул драматическое искусство в младенческое состояние, вернул единственно потому, что надумал проложить новую тропу для того самого искусства, основной и, быть может, единственный закон которого — развлекать, поучая? Но дело не в этом.

В большинстве случаев мы вслух браним пьесу не за то, за что браним ее в душе. Та или иная черта, которая произвела на нас неприятное впечатление, или отдельное слово, которое нас уязвило, остаются погребенными в нашем сердце, язык же в это время мстит тем, что осуждает почти все остальное; таким образом, в области театра можно считать установленным, что, упрекая автора, мы меньше всего говорим о том, что нас больше всего коробит.

Быть может, эту двойственность комедии не мешало бы сделать явной для всех; я же извлеку из моей комедии еще большую пользу, если, разбирая ее, сумею привлечь внимание общества к тому, чтó следует разуметь под словами: нравственность на сцене.

Мы строим из себя придирчивых и тонких знатоков и, как мне уже приходилось указывать в другом месте, прикрываем личиной благопристойности падение нравов, вследствие чего мы превращаемся в ничтожества, не способные ни развлекаться, ни судить о том, что же нам нужно, превращаемся — не пора ли заявить об атом прямо? — в пресыщенных кривляк, которые сами не знают, чего они хотят и что́ им нужно любить, а что отвергать. Самые эти избитые понятия: хороший тон, хорошее общество, применяемые без разбора и обладающие такой растяжимостью, что неизвестно, где их точные границы, оказали пагубное действие на ту искреннюю, неподдельную веселость, какою отличается юмор нашего народа от всякого другого юмора.

Прибавьте к этому назойливое злоупотребление другими высокими понятиями, как, например, благопристойность, чистота нравов, — понятиями, которые придают такой вес, такую значительность суждениям наших театральных критиков, что они, эти критики, пришли бы в отчаяние, если б им было воспрещено применять подобное мерило ко всем драматическим произведениям, и вы будете иметь некоторое представление о том, что именно сковывает вдохновение, запугивает авторов и наносит смертельный удар искусству интриги; а между тем отнимите у комедии это искусство, и останутся лишь вымученные остроты, самая же комедия не продержится долго на сцене.

Наконец, к умножению несчастий, все решительно сословия добились того, что авторы уже не имеют права обличать их в своих драматических произведениях. Попробуйте только сыграть теперь Расиновых Сутяг, и вы непременно услышите, как Дандены[32], Бридуазоны и даже люди более просвещенные закричат, что нет уже более ни нравственности, ни уважения к властям.

Попробуйте только написать теперь Тюркаре,[33] и на вас тотчас посыплются все виды сборов, поборов, податей, пошлин, налогов и обложений, на вас навалятся все, кому вменяется в обязанность таковые взимать. Впрочем, в наше время для Тюркаре не нашлось бы образцов. Но если даже придать Тюркаре другие черты, его все равно постарались бы не пропустить.

Попробуйте только вновь вывести на сцену Мольеровых несносных, Мольеровых маркизов и должников, и вы сразу вооружите против себя высшее и среднее, новое и старое дворянство. Мольеровы Ученые женщины возмутили бы наши кладези женской премудрости. А какой искусный счетчик возьмется вычислить силу и длину рычага, который в наши дни мог бы поднять на высоту театральных подмостков великого Тартюфа? Вот почему автор комедий, призванный, казалось бы, развлекать или же просвещать публику, принужден, вместо того чтобы вести интригу по своему благоусмотрению, нанизывать одно невероятное происшествие на другое, паясничать, вместо того чтобы от души смеяться, и — из боязни нажить себе тьму врагов, ни одного из которых он в глаза не видит, пока трудится над жалким своим творением, — искать моделей за пределами общества.

Одним словом, я пришел к заключению, что если только какой-нибудь смельчак не стряхнет всей этой пыли, то в недалеком будущем французскому народу опротивеют скучные наши пьесы и он устремится к непристойной комической опере и даже еще дальше: на бульвары, к смрадному скопищу балаганов, этому позору для всех нас, — туда, где благопристойная вольность, изгнанная из французского театра, превращается в оголтелую разнузданность, где юношество набирается всяких бессмысленных грубостей и где оно вместе с нравственным чувством утрачивает вкус ко всему благопристойному, а заодно и к образцовым произведениям великих писателей. Таким смельчаком захотел быть я, и если в своих произведениях я большого таланта не обнаружил, то, во всяком случае, намерение мое сказывается всюду.

Я полагал, полагаю и теперь, что без острых положений в пьесе, положений, беспрестанно рождаемых социальною рознью, нельзя достигнуть на сцене ни высокой патетики, ни глубокой нравоучительности, ни истинного и благодетельного комизма. Автор трагедий свободен в выборе средств: он настолько смел, что допускает чудовищное преступление, заговоры, захват власти, убийство, отравление и кровосмешение в Эдипе и Федре, братоубийство в Вандоме, отцеубийство в Магомете, цареубийство в Макбете[34] и т. д. и т. д. Менее отважная комедия не преувеличивает столкновений, так как рисуемые ею картины списаны с наших нравов, а ее сюжеты выхвачены прямо из жизни. Но можно ли заклеймить скупость, не выведя на сцену презренного скупца? Можно ли обличить лицемерие, не сорвав маски, как это сделал в Тартюфе Оргон, с отвратительного лицемера, который собирается жениться на его дочери и вместе с тем заглядывается на его жену? Или волокиту, не столкнув его с целым роем прелестниц? Или отчаянного игрока, не окружив его мошенниками, если только, впрочем, он теперь уже сам не принадлежит к этой породе людей?

Все эти действующие лица далеко не добродетельны; автор и не выдает их за таковых: он никому из них не покровительствует, он живописует их пороки. Но неужели же только оттого, что лев свиреп, волк прожорлив и ненасытен, а лиса хитра и лукава, басня теряет свою назидательность? Если автор направляет ее против глупца, упоенного славословиями, то из клюва вороны сыр попадает прямо в пасть лисицы, и нравоучительный смысл басни не вызывает сомнений; обрати он ее против низкого льстеца, он закончил бы свою притчу так: «Лисица сыр схватила и проглотила, однако ж сыр отравлен был». Басня — это быстрая комедия, а всякая комедия есть не что иное, как длинная басня: разница между ними в том, что в басне животные наделены разумом, в комедии же нашей люди часто превращаются в животных, да притом еще в злых.

Когда Мольер, которого так донимали глупцы, награждает Скупого расточительным и порочным сыном, выкрадывающим у него шкатулку и бросающим ему в лицо оскорбления, то откуда же он выводит мораль — из добродетели или из порока? А какое ему, собственно, дело до этих отвлеченных понятий? Его задача — исправить вас. Правда, тогдашние литературные сплетники и доносчики поспешили разъяснить почтеннейшей публике, как все это ужасно. Всем известно также, что на него ополчились сановные завистники, или, вернее, завистливые сановники. Обратите внимание, как строгий Буало[35] в послании к великому Расину мстит за своего покойного друга, вспоминая такие подробности:

Невежество и спесь с презрением во взглядах,

В кафтанах бархатных и кружевных нарядах

Садились в первый ряд — мы все видали их, —

Презрительным кивком пороча каждый стих.

Там командор ворчал, что в пьесе нету такта,

И выбегал маркиз посередине акта,

А если о ханжах шла в этой пьесе речь,

Так нужно автора взять на костер и сжечь.

И, наконец, иной маркизик очень прыткий

За шутки над двором грозил им страшной пыткой[36].

Людовик XIV оказывал искусствам широкое покровительство; не обладай он столь просвещенным вкусом, наша сцена не увидела бы ни одного из шедевров Мольера, и все же в прошении на имя короля этот драматург-мыслитель горько жалуется, что разоблаченные им лицемеры в отместку всюду обзывают его печатно развратником, нечестивцем, безбожником, демоном во образе человеческом; и это печаталось с дозволения и одобрения покровительствовавшего ему короля, а ведь с тех пор ничто в этом отношении не изменилось к «худшему».

Но если действующие лица той или иной пьесы суть воплощения пороков, значит ли это, что их следует прогнать со сцены? Что же тогда бичевалось бы в театре? Странности и чудачества? Поистине достойный предмет! Ведь они же у нас подобны модам: от них не избавляются, их только меняют.

Пороки, злоупотребления — вот что не меняется, а надевает на себя всевозможные личины, подлаживаясь под общий тон; сорвать с пороков личины, выставить пороки во всей их наготе — такова благородная цель человека, посвятившего себя театру. Поучает ли он, смеясь, плачет ли, поучая, Гераклит он или же Демокрит,[37] — это его единственный долг. Горе ему, если он уклонится от его исполнения! Исправить людей можно, только показав их такими, каковы они на самом деле. Комедия полезная и правдивая — это не лживое похвальное слово, не пустопорожняя академическая речь.

Однако мы ни в коем случае не должны смешивать критику общую, составляющую одну из благороднейших целей искусства, с гнусной сатирой, направленной против личностей: первая обладает тем преимуществом, что она исправляет, не оскорбляя. Заставьте справедливого человека, возмущенного чудовищным злоупотреблением его благодеяниями, сказать со сцены: «Все люди неблагодарны», — никто но обидится, ибо у всех на уме будет приблизительно то же. Так как неблагодарный не может существовать без благодетели, то самый этот упрек устанавливает равновесие между сердцами добрыми и злыми: все это чувствуют и все этим утешаются. Если же юморист заметит, что «благодетель порождает сотню неблагодарных», ему с полным основанием возразят, что, «вероятно, нет такого неблагодарного, который не был бы несколько раз благодетелем», и это опять-таки утешает. Таким образом, самая едкая критика благодаря обобщениям оказывается плодотворной и в то же время никого не оскорбляет, меж тем как сатира, направленная против личностей, сатира не просто бесплодная, но и тлетворная, всегда оскорбляет и не приносит никакой пользы. Последнюю я ненавижу в любом виде и считаю преступлением настолько важным, что я не раз официально взывал к бдительности властей с целью не дать театру превратиться в арену для гладиаторов, где более сильный считает себя вправе мстить при помощи отравленных и, к сожалению, слишком захватанных перьев, открыто торгующих своею подлостью.

Неужели сильные мира сего не могут из тысячи одного газетного щелкопера, бумагомараки, вестовщика отобрать наихудших, а из этих наихудших отделить самого гадкого, который и поносил бы тех, кто их задевает? Столь незначительное зло терпят у нас потому, что оно не влечет за собой никаких последствий, потому что недолговечный паразит вызывает мгновенный зуд, а затем гибнет, но театр — это исполин, который смертельно ранит тех, на кого направлены его удары. Мощные эти удары следует приберегать для борьбы с злоупотреблениями и язвами общества.

Итак, не пороки сами по себе и не связанные с ними происшествия порождают безнравственность на сцене, но отсутствие уроков и назидательности. Пьеса становится двусмысленной, а то и вовсе порочной, только в том случае, если автор по причине своей беспомощности или же робости не осмеливается извлечь урок из сюжета пьесы.

Когда я поставил на сцене мою Евгению (поневоле приходится говорить о себе, потому что на меня нападают беспрестанно), когда я поставил на сцене Евгению, все наши присяжные защитники нравственности рвали и метали, как это я осмелился вывести распутного вельможу, который наряжает своих слуг священниками и который делает вид, что собирается жениться на молодой особе, а молодая особа выходит на сцену беременная, хотя она и не замужем.

Несмотря на их вой, пьеса была признана если и не лучшей, то, во всяком случае, самой нравственной из драм, постоянно шла во всех театрах и была переведена на все языки. Умные люди поняли, что нравоучительный смысл и занимательность этой пьесы зиждутся исключительно на том, что человек могущественный и порочный злоупотребляет своим именем и положением для того, чтобы мучить слабую, беззащитную, обманутую, добродетельную и покинутую девушку. Следовательно, это произведение всем, что есть в нем полезного и хорошего, обязано решимости автора, который отважился нарисовать в высшей степени смелую картину социального неравенства.

Затем я написал пьесу Два друга, в которой отец признается своей так называемой племяннице, что она его незаконная дочь. Эта драма тоже высоконравственна, ибо автор ее на примере жертв, которые приносит безупречнейшая дружба, стремится показать, какие обязанности налагает на людей природа по отношению к плодам их старинной любви, в большинстве случаев совершенно беспомощным в силу неумолимой суровости светских приличий, вернее, в силу злоупотребления ими.

В числе различных отзывов о моей пьесе я слышал, как в соседней ложе один молодой придворный, посмеиваясь, говорил дамам: «Автор этой пьесы, вернее всего, старьевщик, для которого приказчик с фермы или же торговец тканями представляются сливками общества. В недрах лавок — вот где он отыскивает благородных друзей, а затем тащит их на французскую сцену». Тут я приблизился к нему и сказал: «Увы, милостивый государь, мне пришлось взять их из такой среды, где их существование нисколько не невероятно. Вас гораздо больше насмешил бы автор, если бы он двух истинных друзей извлек из зала «Бычий глаз»[38] или же из кареты. Некоторое правдоподобие необходимо даже в изображении добрых дел».

После этого, верный веселому своему нраву, я попытался в Севильском цирюльнике вернуть театру его былую неподдельную веселость, сочетав ее с легкостью нашей современной шутки, но так как это уже само по себе явилось известного рода новшеством, то пьеса подверглась яростным нападкам. Казалось, я потряс основы государства: крайность принятых мер, а также крики, раздававшиеся по моему адресу, свидетельствовали прежде всего о том, до какой степени были напуганы некоторые безнравственные люди, когда увидели, что они разоблачены в пьесе. Пьеса четыре раза проходила цензуру, трижды снималась с репертуара перед самым спектаклем и даже обсуждалась на заседании тогдашнего парламента; я же, ошеломленный этой шумихой, продолжал, однако, настаивать, чтобы сами зрители вынесли приговор Севильскому цирюльнику, так как писал я эту пьесу для их развлечения.

Добился я этого только через три года; хула уступила место похвале, все шептали мне на ухо: «Давайте нам еще таких пьес — ведь только вы и осмеливаетесь смеяться открыто».

Автор, затравленный шайкой крикунов, вновь приободряется, когда видит, что его пьеса имеет успех; то же самое случилось и со мной. Драгоценной для отечества памяти покойный принц де Конти (произнося его имя, мы точно слышим звуки старинного слова отчизна) публично бросил мне вызов: поставить на сцене мое предисловие к Цирюльнику, еще более веселое, по его словам, чем сама пьеса, и вывести в нем семью Фигаро, о которой я в этом предисловии упоминал. «Ваша светлость! — отвечал я. — Если я вторично выведу это действующее лицо на сцену, я принужден буду сделать его старше и, следовательно, несколько зрелее, значит, опять поднимется шум, и, кто знает, допустят ли его еще на сцену?» Однако из уважения к принцу де Конти я принял его вызов: я написал Безумный день, о котором теперь столько разговоров. Принц почтил своим присутствием первое же его представление. Это был большой человек, в полном смысле слова — принц, человек возвышенного и независимого образа мыслей. И знаете что? Он остался доволен пьесой.

Но увы, какую ловушку устроил я критикам, дав моей комедии ничего не говорящее название: Безумный день! Я хотел лишь показать, что ничего особенного она в себе не заключает, но я и не подозревал, как может сбить с толку изменение названия. По-настоящему ее следовало бы озаглавить Муж-соблазнитель. Но это был бы для моих врагов свежий след, тогда они погнались бы за мною иным путем. Между тем название Безумный день отбросило их от меня на сто миль: они увидели в пьесе лишь то, чего там никогда не было и не будет, так что это довольно резкое замечание относительно легкости попадания впросак имеет более широкий смысл, чем можно предполагать. Если бы Мольер назвал свою пьесу не Жорж Данден, а Нелепость брака, пьеса его принесла бы несравненно больше пользы; если бы Реньяр[39] дал своему Наследнику название Возмездие за безбрачие, его пьеса заставила бы нас содрогнуться. Ему это не пришло в голову, я же это сделал умышленно. Прелюбопытный, однако же, труд можно было бы написать о том, что такое людские суждения и что такое мораль на сцене, а назвать его хорошо было бы: О влиянии заглавия.

Как бы то ни было, Безумный день пять лет пролежал в моем письменном столе. Наконец актеры узнали об его существовании и оторвали его у меня с руками. Будущее показало, к лучшему это для них вышло или же к худшему. То ли трудность воспроизведения этой пьесы на сцене пробудила в исполнителях дух соревнования, то ли они почувствовали, что, для того чтобы понравиться публике, необходимо напряжение всех сил, но только никогда еще столь трудная пьеса не была сыграна так дружно. И если автор в этой пьесе оказался (как говорят) ниже самого себя, зато одним участникам спектакля она создала имя, а других еще больше прославила и упрочила их положение. Но возвратимся к тому, как прошло чтение пьесы и как приняли ее актеры.

Благодаря преувеличенным их похвалам все круги общества пожелали с ней ознакомиться, и с той поры я только и делал, что ссорился или же уступал всеобщей настойчивости. А тем временем заклятые враги автора не преминули распространить при дворе слух, будто бы автор в своем произведении, которое к тому же представляет собой не что иное, как нагромождение нелепостей, оскорбляет религию, правительство, все сословия и добрые нравы; будто бы, наконец, добродетель в моей пьесе наказана, а порок, — как и следовало ожидать, добавляли они, — торжествует. Если важные господа, которые так усердно это повторяли, соблаговолят прочитать мое предисловие, они, по крайней мере, убедятся, что я привожу их суждения слово в слово, и таким образом мещанская добросовестность, с какой я имею обыкновение цитировать, лишь резче оттенит их аристократическую неточность.

Итак, в Севильском цирюльнике я еще только потрясал основы государства, в новом же своем опыте, еще более гнусном и зловредном, я его ниспровергаю. Если дозволить эту пьесу к представлению, то ничего священного уже не останется. Ложными от первого до последнего слова доносами мои недоброжелатели пытались ввести в заблуждение власть, настраивали против меня влиятельные круги, запугивали робких дам, создавали мне врагов в церковном мире, я же боролся с низкой интригой в зависимости от того, кто и где против меня ополчался, неистощимым моим терпением, неизменною учтивостью, несокрушимою кротостью или же словом убеждения в тех случаях, когда кто-нибудь изъявлял желание меня выслушать.

Эта война длилась четыре года. Прибавьте к ним те пять лет, которые пьеса пролежала в моем письменном столе. Какие же намеки на дела наших дней тщатся в ней отыскать? Увы, когда она писалась, все то, что расцвело сегодня, еще и не пускало ростков: это был совершенно иной мир.

Но время четырехлетних споров я просил только об одном: чтобы мне дали цензора. Мне их дали не то пять, не то шесть. Что же нашли они в этом произведении, вызвавшем такую бешеную злобу? Самую что ни на есть забавную интригу. Испанский гранд влюблен в одну девушку и пытается ее соблазнить, между тем соединенные усилия девушки, того человека, за которого она собирается выйти замуж, и жены сеньора расстраивают замыслы этого властелина, которому его положение, состояние и его расточительность, казалось, могли бы обеспечить полный успех. Вот и все, больше ничего там нет. Пьеса перед вами.

Что же вызывает эти дикие вопли? А вот что: вместо того, чтобы заклеймить какой-нибудь один порочный характер, — скажем, игрока, честолюбца, скупца, лицемера, — что́ вооружило бы против автора всего лишь один стан врагов, автор избрал способ свободного построения комедии, или, вернее, составил такой план, который дал ему возможность подвергнуть критике ряд злоупотреблений, пагубных для общества. Но так как в глазах цензора просвещенного это не является недостатком пьесы, то все мои цензоры, одобрив ее, требовали постановки ее на сцене. В конце концов пришлось уступить, и вот сильные мира сего к вящему своему негодованию увидели на сцене.


Ту пьесу, где слуга — на что это похоже! —

Не хочет дать взаймы свою жену вельможе.

(Гюден)[40]

О, как я сожалею, что не воспользовался нравственным этим сюжетом для какой-нибудь страшной, кровавой трагедии! Вложив кинжал в руку оскорбленного жениха, которого я бы уж не назвал Фигаро, я заставил бы его в пылу ревности заколоть по всем правилам приличия высокопоставленного распутника. А так как он отмщал бы за свою честь в плавных и громозвучных стихах и так как мой ревнивец, по меньшей мере в генеральском чине, имел бы соперником своим какого-нибудь чудовищного тирана, который безжалостно угнетает свой несчастный народ, то все это, будучи весьма далеко от наших нравов, не задело бы, думается, никого. Все кричали бы: «Браво! Вот уж это правда нравоучительная пьеса!» И мы были бы спасены, я и мой дикарь Фигаро.

Но, желая лишь позабавить французов, а не исторгать потоки слез у их жен, я сделал моего преступного любовника юным вельможей того времени, расточительным, любящим поухаживать за дамами, даже несколько распутным, как почти все тогдашние вельможи. Но какой же еще упрек можно бросить со сцены вельможе, не оскорбив их всех разом, как не упрек в чрезмерном волокитстве? Не с указанием ли на этот их недостаток они примиряются легче всего? Я отсюда вижу, как многие из них стыдливо краснеют (и это с их стороны благородно!), признавая, что я прав.

Итак, намереваясь сделать моего вельможу лицом отрицательным, я, однако, из уважения и великодушия не приписал ему ни одного из пороков, свойственных черни. Вы скажете, что я и не мог этого сделать, что это нарушило бы всякое правдоподобие? Ну так, поскольку я этого не сделал, признайте же за моей пьесой хоть это достоинство.

Недостаток, которым я наделил сеньора, сам по себе не вызвал бы никакого комического движения, если бы я для пущего веселья не противопоставил ему наиболее смышленого человека своей нации, истинного Фигаро, который, защищая Сюзанну как свою собственность, издевается над замыслами своего господина и презабавно выражает свое возмущение, что тот осмеливается состязаться с ним в хитрости — с ним, непревзойденным мастером в такого рода фехтовании.

Таким образом, из довольно ожесточенной борьбы между злоупотреблением властью, забвением нравственных правил, расточительностью, удобным случаем, всем, что есть самого привлекательного в обольщении, с одной стороны, и душевным пылом, остроумием, всеми средствами, какие задетый за живое подчиненный способен противопоставить этому натиску, — с другой, в моей пьесе возникает забавное сплетение случайностей, в силу которого муж-соблазнитель, раздосадованный, усталый, измученный, то и дело терпящий крушение своих замыслов, принужден три раза в течение дня падать к ногам своей жены, а жена по своей доброте, снисходительности и чувствительности его прощает; так, впрочем, поступают все жены. Что же в этой морали достойно порицания, господа?

Быть может, вы находите, что она слишком легкомысленна и не оправдывает торжественности моего тона? В таком случае вот вам более строгая мораль, которая в моей пьесе бросается в глаза, хотя бы вы ее и не искали: сеньор, до такой степени порочный, что ради своих прихотей готов развратить всех ему подвластных и натешиться невинностью всех своих юных вассалок, в конце концом должен, подобно графу Альмавиве, стать посмешищем своих слуг. С особою отчетливостью это выражено автором в пятом действии, когда взбешенный Альмавива, желая надругаться над неверной женой, указывает садовнику на беседку и кричит: «Ступай туда, Антонио, и приведи бесчестную женщину, покрывшую меня позором, к ее судье», — а тот ему отвечает: «А все-таки есть, черт подери, справедливость на свете: вы-то, ваше сиятельство, сами столько в наших краях набедокурили, что теперь следовало бы и вас…»

Этот глубокий нравоучительный смысл чувствуется во всем произведении, и если бы автор считал нужным доказать своим противникам, что, несмотря на всю суровость преподанного в пьесе урока, он все же выказал к виновному больше уважения, чем можно было ожидать от беспощадной его кисти, то он обратил бы их внимание, что, во всем терпя неудачу, граф Альмавива всегда оказывается посрамленным, но не униженным.

В самом деле, если бы графиня прибегала к уловкам, чтобы усыпить его ревность и изменить ему, то, сделавшись в силу этого лицом также отрицательным, она уже не могла бы заставить своего мужа пасть к ее ногам, не унизив его в наших глазах. Будь у супруги это порочное намерение — расторгнуть священные узы, автора справедливо упрекнули бы в том, что он изображает испорченные нравы: ведь мы судим о нравах только по тому, как ведут себя женщины, мужчин мы не так глубоко уважаем, а потому и не предъявляем к ним особых требований в этой щекотливой области. Но помимо того, что графиня далека от столь гнусного замысла, в пьесе совершенно ясно показано, что никто и не собирается обмануть графа, — каждый хочет лишь помешать ему обмануть всех. Честность побуждений — вот что исключает здесь всякую возможность упреков: одно то, что графиня желает лишь вернуть себе любовь мужа, всякий раз придает его душевному смятению смысл, конечно, глубоко нравственный, но отнюдь не сообщает ему ничего унизительного.

А чтобы эта истина выступила перед вами с особою наглядностью, автор противопоставил не весьма нежному мужу добродетельнейшую из женщин, добродетельную от природы и по убеждению.

При каких обстоятельствах впервые предстает перед вами эта покинутая своим слишком горячо любимым супругом женщина? В тот критический момент, когда ее влечение к очаровательному ребенку, ее крестнику, грозит превратиться в опасную привязанность, если только она поддастся подогревающему это влечение чувству обиды. Только для того, чтобы резче оттенить, как сильно в ней сознание долга, автор заставляет ее одну секунду колебаться между сознанием долга и зарождающимся влечением. О, как набросились на нас за этот легкий драматический штрих, скольким это дало повод для обвинения нас в безнравственности! В трагедиях все королевы и принцессы пылают страстью и с бо́льшим или меньшим успехом с нею справляются, — это считается дозволенным, а вот в комедиях обыкновенной смертной нельзя, видите ли, бороться с малейшей слабостью! О могучее влияние названия! О обоснованность и последовательность мнений! В зависимости от жанра сегодня осуждается то, что еще вчера одобрялось. А между тем основа обоих жанров одна и та же: добродетели без жертвы не бывает.

Я осмеливаюсь обратиться к вам, юные несчастливицы, которых злая доля соединила с Альмавивами! Не заставляют ли вас ваши горести порою забывать о вашей добродетели — до тех пор, пока неодолимое влечение, именно потому, что оно слишком явно стремится их рассеять, не вынудит вас стать на ее защиту? В моей героине трогает не скорбь от сознания, что муж разлюбил ее. Этому горю, в существе своем эгоистическому, еще далеко до добродетели. Что действительно пленяет нас в графине, так это ее честная борьба и с зарождающимся в ее душе влечением, которое она осуждает, и с законным чувством обиды. Все те усилия, которые она потом делает над собой только ради того, чтобы неверный ее супруг к ней вернулся, и которые придают особую ценность принесенным ею мучительным жертвам, а жертвует она своею привязанностью и своим гневом, — все это нет надобности принимать в соображение для того, чтобы рукоплескать ее победе: она и без того образец добродетели, пример для всех остальных женщин и предмет, достойный любви мужчин.

Если все эти понятия о нравственной природе драматического искусства, если этот всеми признанный принцип нравственности на сцене не пришли на ум моим судьям во время представления, то мне незачем развивать мою мысль дальше и делать выводы: беззаконный суд не слушает оправданий подсудимого, которого ему приказано погубить, дело же моей графини не передано в верховный суд, — оно разбирается в особо учрежденной следственной комиссии.

Мы уже видели беглый очерк прелестного ее характера в очаровательной пьесе К счастью[41]. Зарождающееся чувство молодой женщины к юному кузену-офицеру никому не показалось предосудительным, несмотря на то что оборот, какой приняли в пьесе события, заставлял предполагать, что вечер окончился бы иначе, если бы, как выражается автор, к счастью, не вернулся муж. Равным образом, к счастью, никому не пришло в голову клеветать на автора: все с живым и теплым участием следили за тем, как молодая женщина, целомудренная и чувствительная, подавляет в себе первый порыв страсти. Заметьте также, что муж в этой пьесе глуповат, но и только, у меня же выведен неверный супруг, — следовательно, заслуга моей графини больше.

Особое сочувствие поэтому в защищаемом мною произведении вызывает графиня, однако и все остальное изображено в том же духе.

Почему Сюзанна, остроумная, сметливая и веселая камеристка, также имеет право на наше сочувствие? Потому что, преследуемая могущественным соблазнителем, обладающим неограниченными возможностями для одержания победы над девушкой ее сословия, она, не колеблясь, сообщает о намерениях графа двум лицам, наиболее заинтересованным в неослабном надзоре над ее поведением: своей госпоже и своему жениху. Потому что во всей ее роли, едва ли не самой длинной в пьесе, нет ни одной фразы, ни одного слова, которое не дышало бы целомудрием и верностью своему долгу. Один-единственный раз она позволяет себе пуститься на хитрость, но это она делает ради своей госпожи, а она знает, что графиня ценит ее преданность и не сомневается в честности ее намерений.

Почему вольности, которые допускает Фигаро по отношению к своему господину, не возмущают, а забавляют меня? Потому что, в отличие от слуг, выводимых обыкновенно в комедиях, он, как всем известно, не является отрицательным типом: едва лишь становится ясно, что он хитрит со своим господином единственно для того, чтобы оградить любимую девушку и спасти свою собственность, то, видя, как он, вынуждаемый своим положением прибегать к уловкам, отводит от себя опасность бесчестья, ему прощаешь все.

Одним словом, за исключением графа и его приспешников, все в моей пьесе поступают примерно так, как им и надлежит поступать. Если же вы не считаете их за порядочных людей только на том основании, что они дурно отзываются друг о друге, то это глубоко неверно. Взгляните на порядочных людей нашего времени: они всю жизнь только этим и занимаются! У нас до того принято бранить на все корки отсутствующих, что я, постоянно их защищающий, очень часто слышу за спиной шепот: «Черт знает что такое! В нем сидит дух противоречия: он обо всех хорошо отзывается!»

Наконец, может быть, мой паж приводит вас в негодование? Уж не в этом ли второстепенном лице сосредоточена та безнравственность, которую пытаются усмотреть в самой основе моего произведения? О тонкие критики, неистощимые остряки, инквизиторы во имя нравственности, единым духом зачеркивающие то, что обдумывалось в течение пяти лет! Будьте хоть раз справедливы в противовес всем остальным! Тринадцатилетний ребенок, при первом же сердечном трепете готовый увлечься всем без разбора, боготворящий, что́ так свойственно его счастливому возрасту, создание, которое представляется ему созданием небесным и которое волею судеб оказалось его крестной матерью, — может ли он вызывать негодование? Всеобщий любимец в замке, живой, шаловливый, пылкий, как и все умные дети, он в силу крайней своей непоседливости несколько раз нечаянно расстраивает преступные замыслы графа. На что бы ни обратило свой взор это юное дитя природы, все не может не волновать его; быть может, он уже не ребенок, но он еще и не мужчина, — я умышленно избрал этот период в его жизни, чтобы он, привлекая к себе внимание, в то же время никого не заставлял краснеть. Те невинные чувства, которые он испытывает, он столь же невинно внушает всем. Вы скажете, что его любят по-настоящему? Критики! Вы ошибаетесь. Вы люди просвещенные, и вы не можете не знать, что даже самая чистая любовь преследует какую-нибудь цель. Нет, его пока еще не любят: чувствуется лишь, что в один прекрасный день его полюбят. Именно эту мысль и выражает в шутливой форме автор устами Сюзанны, которая обращается к этому ребенку с такими словами: «О, я ручаюсь, что годика через три, через четыре из вас выйдет величайший плутишка на свете!..»

Чтобы яснее показать, что он еще совсем ребенок, мы заставляем Фигаро говорить ему «ты». Представьте себе, что он года на два старше, — какой слуга в замке позволил бы себе такую вольность? Посмотрите, каков он в конце пьесы: не успел надеть офицерский мундир, как уже хватается за шпагу при первой насмешке графа, когда происходит недоразумение с пощечиной. Со временем наш ветреник станет заносчив, но пока что это всего-навсего ребенок. Разве я не видел, как наши дамы в ложах влюблялись без памяти в моего Керубино? Что им было от него нужно? Право же, ничего; это было тоже влечение, но, как и у графини, чистое и наивное влечение, — влечение… без увлечения.

Но что же является причиной душевных мук сеньора всякий раз, когда автор сталкивает его с пажом: один вид Керубино или же собственная совесть графа? Не пренебрегайте этим беглым замечанием: оно может наставить вас на верный путь, оно может навести вас на мысль, что этот ребенок нужен был автору лишь дли того, чтобы зрители могли вынести из моей пьесы еще одни полезный урок, а именно: как только человек, являющийся полным хозяином у себя дома, ставит перед собой предосудительную цель, его может довести до исступления существо совершенно незначительное, больше всего на свете боящееся попасться ему на глаза.

Я совершу преступление лишь в том случае, если выведу на сцену пажа с его живым и пылким нравом, когда ему исполнится восемнадцать лет. Но какие же чувства он может вызвать теперь, когда ему всего лишь тринадцать? Он может вызвать лишь нечто сладостное и нежное, не дружбу и не любовь, а нечто среднее между тем и другим.

Мне было бы трудно заставить поверить в невинность этих ощущений, если бы мы жили в менее целомудренный век, если бы мы жили в один из тех веков холодного расчета, когда вельможи, стремясь к тому, чтобы все созревало насколько возможно раньше, точь-в-точь как плоды в их теплицах, женили своих детей, едва им исполнялось двенадцать лет, и тем самым приносили в жертву подлейшим обычаям природу, нравственность и склонность: им важно было, чтобы от этих не успевших развиться существ как можно скорее произошли дети, хотя бы они были еще менее способны к развитию, но ведь об их счастье никто и не помышлял, — с ними были связаны лишь некоторые коммерческие расчеты, имевшие отношение не к ним самим, а только к их именам. К счастью, мы от этого ушли далеко, а потому и образ моего пажа, не имеющий самостоятельного значения, до известной степени приобретает его только в связи с графом: это замечает моралист, но это еще не бросилось в глаза подавляющему большинству наших судей.

Таким образом, каждая большая роль в моем произведении преследует нравственную цель. Только роль Марселины, на первый взгляд, представляет исключение.

По мнению некоторых, коль скоро она повинна в одном давнем увлечении, плодом коего явился Фигаро, то ей надлежало бы испытывать чувство стыда в тот момент, когда она узнаёт своего сына; по крайней мере, это послужило бы ей наказанием за совершенный некогда грех. Из всего этого автор мог бы извлечь более глубокую мораль: при тех нравах, которые он стремится исправить, в грехопадении девушки виноват бывает мужчина, а не она сама. Почему же автор не вывел этой морали?

Он вывел ее, разумные критики! Поразмыслите над следующей сценой, составлявшей пружину третьего акта и опущенной мною по просьбе исполнителей, которые опасались, что эта тяжелая сцена омрачит веселое действие.

Мольер в Мизантропе, достаточно унизив кокетку, или, вернее, просто мерзавку, публичным чтением ее писем ко всем ее любовникам, умышленно не дает ей оправиться от ударов, которые он ей нанес, и он прав: мог ли он поступить иначе? Вдову, безнравственную по натуре и по поведению, видавшую всякие виды, придворную даму, проступок которой не имеет никакого оправдания и которая становится бичом одного весьма порядочного человека, Мольер выставляет нам на осмеяние; такова его мораль. Я же, воспользовавшись простодушным признанием, вырывающимся из уст Марселины в тот момент, когда она узнает сына, постарался показать и эту униженную женщину, и Бартоло, отвергающего ее, и Фигаро, их сына, в таком свете, чтобы внимание общества обратилось на истинных виновников разврата, в который безжалостно вовлекают миловидных девушек из народа.

Вот как развивается эта сцена:

Бридуазон (имея в виду Фигаро, который только что узнал, что Марселина его мать). Теперь, ко-онечно, он на ней не женится.

Бартоло. Я тоже.

Марселина. Вы тоже! А ваш сын? Вы же мне клялись…

Бартоло. Я был глуп. Если бы подобные воспоминания к чему-нибудь обязывали, то пришлось бы пережениться решительно на всех.

Бридуазон. А если так ра-ассуждать, то ни-икто бы ни на ком не женился.

Бартоло. Обычные грешки! Беспутная молодость!

Марселина (все более и более горячась). Да, беспутная, даже более беспутная, чем можно думать! Я от своих грехов не отрекаюсь — нынешний день их слишком явно разоблачил! Но до чего же тяжело искупать их после того, как тридцать лет проживешь скромно! Я добродетельною родилась, и я стала добродетельною, как скоро мне было позволено жить своим умом. Но в пору заблуждений, неопытности и нужды, когда от соблазнителей нет отбою, а нищета выматывает душу, может ли неопытная девушка справиться с подобным полчищем недругов? Кто нас сейчас так строго судит, тот, быть может, сам погубил десять несчастных.

Фигаро. Наиболее виновные — наименее великодушны, это общее правило.

Марселина (живо). Вы, мужчины, более чем неблагодарны, вы убиваете своим пренебрежением игрушки ваших страстей, ваши жертвы, это вас надо карать за ошибки нашей юности, вас и поставленных вами судей, которые так гордятся тем, что имеют право судить нас, и в силу преступного своего недомыслия лишают нас всех честных средств к существованию! Неужели нельзя было оставить хоть какое-нибудь занятие для злосчастных девушек? Им принадлежало естественное право на изготовление всевозможных женских нарядов, но и для этого набрали бог знает сколько рабочих мужского пола.

Фигаро. Они и солдат заставляют вышивать!

Марселина (в сильном волнении). Даже к женщинам из высшего общества вы выказываете уважение с оттенком насмешливости. Мы окружены обманчивым почетом, меж тем как на самом деле мы — ваши рабыни, наши добрые дела ставятся ни во что, наши проступки караются незаслуженно строго. Ах, да что говорить! Вы обходитесь с нами до ужаса бесчеловечно.

Фигаро. Она права.

Граф (в сторону). Более чем права.

Бридуазон. Она, е-ей-богу, права.

Марселина. Но что нам, сын мой, отказ бессовестного человека! Не смотри, откуда ты идешь, а смотри, куда ты идешь, — каждому только это и должно быть важно. Спустя несколько месяцев твоя, невеста будет зависеть исключительно от себя самой; она за тебя пойдет, я ручаюсь, у тебя будут нежная супруга и нежная мать, они станут за тобою ухаживать наперебой. Будь снисходителен к ним, сын мой, будь удачлив во всем, что касается лично тебя, будь весел, независим и добр ко всем, и тогда твоей матери больше нечего будет желать.

Фигаро. Золотые слова, матушка, я с тобой совершенно согласен. В самом деле, как это глупо! Существование мира измеряется уже тысячелетиями, и чтобы я стал отравлять себе какие-нибудь жалкие тридцать лет, которые мне случайно удалось выловить в океане времени и которых назад не вернуть, чтобы я стал отравлять их себе попытками доискаться, кому я ими обязан! Нет уж, пусть такого рода вопросы волнуют кого-нибудь другого. Убивать жизнь на подобную чепуху — это все равно что просунуть голову и хомут и превратиться в одну из тех несчастных лошадей, которые тянут лямку по реке против течения и не отдыхают, даже когда останавливаются, тянут ее все время, даже стоя на месте. Нет, мы подождем.

Мне было очень жаль этого отрывка, и я склонен думать, что, если бы теперь, когда пьеса уже известна, у актеров хватило смелости исполнить мою просьбу и восстановить его, публика была бы им весьма признательна. Мне же не пришлось бы тогда, как это имело место на чтении пьесы, отвечать некоторым великосветским критикам, упрекавшим меня в том, что я пытаюсь возбудить в них участие к безнравственной женщине:

«Нет, господа, я не оправдываю ее безнравственности, я лишь хочу заставить вас краснеть за нашу нравственность, представляющую собой прямую угрозу устоям общества, краснеть за то, что вы совращаете молодых девушек. И я был прав, утверждая, что вы напрасно находите мою пьесу такой уж веселой, потому что местами она очень мрачна. Все зависит от взгляда на вещи». — «Но ваш Фигаро — это какое-то огненное колесо, которое рассыпает искры и всем прожигает рукава». — «Всем — это преувеличение. Пусть мне, по крайней мере, скажут спасибо, что он не обжигает пальцы тем, которым покажется, что они узнают себя в нем, — в наше время такие случаи нередки в театре. Неужели мне подобает писать так, словно я только-только со школьной скамьи? Вечно смешить детей и никогда ничего не говорить взрослым? И не лучше ли было бы вам простить мне малую толику назидательности за мою веселость, как прощают французам некоторые сумасбродства за их остроумие?»

Если я подверг наши дурачества умеренной дозе шутливой критики, то это не значит, что я не способен на критику более строгую. Кто высказал в своем произведении все, что только ему известно, тот, разумеется, вложил в него больше, чем я в свое, но я приберегаю множество осаждающих меня мыслей для надуманного мною нового драматического произведения, самого нравственного, какое только можно себе представить, — для Преступной матери. И если только я сумею преодолеть в себе отвращение к сочинительству, — отвращение, которым меня переполнили до краев, — и когда-нибудь окончу свой труд, то, дабы исторгнуть слезы у всех чувствительных женщин, я заговорю в нем возвышенным слогом, как того требуют высокие мои замыслы, постараюсь пропитать его духом самой строгой нравственности и буду метать громы и молнии против пороков, к которым я до сего времени слишком был снисходителен. Готовьтесь же, милостивые государи, снова мучить меня! В душе у меня теснятся образы, и я исписал уже много бумаги, — вам будет на что излить свой гнев.

А вы честные, но равнодушные зрительницы, всем довольные, но ничего не принимающие близко к сердцу, вы, юные особы, скромные и застенчивые, которым нравится мой Безумный день (кстати сказать, я взялся защищать его только для того, чтобы оправдать ваш вкус), когда вы встретите кого-нибудь из светских остряков и он в туманных выражениях станет при вас критиковать пьесу, бездоказательно все в ней порицать, главным же образом упрекать ее в безнравственности, то присмотритесь повнимательнее к этому господину, наведите справки об его звании, положении, нраве, и вы сейчас догадаетесь, какое именно место в пьесе задело его за живое.

Я говорю, разумеется, не о тех литературных лизоблюдах, которые продают свою стряпню по стольку-то лиаров за абзац. Эти — все равно что Базиль: они могут клеветать как угодно; пусть себе сплетничают, все равно им никто не поверит.

И совсем уже я не имею в виду тех бесчестных пасквилянтов, которые не нашли иного способа утолить свою ярость (убийство ведь слишком опасно!), как во время представления разбрасывать по зрительным залам гнусные стишонки об авторе пьесы. Им известно, что я их знаю; если б я хотел назвать их имена, я бы это сделал в прокуратуре; они мучительно боялись, что я их назову, и это доставило мне удовлетворение. И, однако, невозможно себе представить, какие подозрения осмеливались они сеять в публике своими гадкими эпиграммами! Они напоминают мерзких шарлатанов с Нового моста, которые, чтобы прохожие больше верили их снадобьям, увешивают знаками отличия и орденскими лентами картинку, что служит им вывеской.

Нет, я имею в виду тех важных особ, которые, неизвестно почему оскорбясь рассеянными в моей пьесе критическими замечаниями, считают своим долгом отзываться о ней дурно, а сами, однако ж, продолжают исправно посещать Женитьбу Фигаро.

Право, получаешь живейшее удовольствие, наблюдая за ними из партера во время спектакля; они находятся в презабавном замешательстве и не осмеливаются выказать ни радости, ни гнева; вот они подходят к барьеру лож и, кажется, сейчас начнут издеваться над автором, но тут же отступают, дабы утаить от постороннего взора легкое раздражение; какая-то сцена невольно их захватила, но одно движение кисти моралиста — и они уже нахмурились; при малейшем порыве веселья они разыгрывают горестное изумление, неумело прикидываются скромниками и смотрят женщинам в глаза, как бы упрекая их в том, что они потворствуют такому безобразию; затем, когда гремят рукоплескания, они бросают на публику убийственный, уничтожающий взгляд, и с языка у них всегда готово сорваться то же, что кричал придворный, о котором рассказывает Мольер; возмущенный успехом его пьесы Урок женам, он вопил с балкона: «Смейся, публика, смейся!» В самом деле, это истинное удовольствие, и я испытал его неоднократно.

Оно напомнило мне другое. На первом представлении Безумного дня в фойе горячились даже честные плебеи по поводу того, что сами же они остроумно называли моей смелостью. Одному старичку, сухонькому и сердитому, надоели все эти крики; он стукнул палкой об пол и, уходя, сказал: «Наши французы — что малые дети: вечно орут, когда их подтирают». Старичок был неглуп! Пожалуй, можно было изящнее выразиться, но чтобы можно было правильнее осмыслить происходящее — в этом я сомневаюсь.

Ясно, что, когда существует предвзятое намерение все разбранить, любая самая здравая мысль может быть истолкована в дурную сторону. Я сам двадцать раз слыхал, как в ложах поднимался ропот после следующей реплики Фигаро:

Граф. У тебя прескверная репутация!

Фигаро. А если я лучше своей репутации? Многие ли вельможи могут сказать о себе то же самое?

Я утверждаю, что таких вельмож нет, что их и не могло быть, за весьма редким исключением. Человек безвестный или же мало известный может быть лучше своей репутации, которая представляет собою всего лишь чужое мнение. Но подобно тому как глупец, занимающий видное положение, кажется еще глупее, оттого что он ничего уже не в силах скрыть, так же точно облеченный властью вельможа, которого удача и происхождение вознесли высоко и который, вступая в свет, обладает всеми преимуществами, — этот вельможа неизбежно становится хуже своей репутации, если ему удастся ее испортить. Почему же такое простое и ничуть не насмешливое замечание возбудило ропот? Пусть оно неприятно тем важным особам, которые не очень-то заботятся о своем добром имени, но каким же образом оно может уколоть тех из них, кто заслуживает нашего уважения? Да и не придумаешь более справедливого изречения, которое, будучи произнесено со сцены, наложило бы еще более крепкую узду на сильных мира сего и послужило бы еще лучшим уроком для тех, которые нигде больше таких уроков не получают.

«Ни в коем случае не следует забывать, — сказал один строгий писатель, слова которого мне тем приятнее привести, что я держусь такого же мнения, — ни в коем случае не следует забывать, что мы обязаны отдавать должное высшим сословиям; напротив, преимущество, которое дается происхождением, должно быть оспариваемо меньше, чем какое-либо другое, и это совершенно правильно, во-первых, потому, что это наследственное даровое благо, соответствующее деяниям, заслугам и достоинствам предков, никак не может задеть самолюбие тех, кому в нем отказано, а во-вторых, потому, что при монархии нельзя упразднить промежуточные сословия, иначе между монархом и подданными вырастет слишком большое расстояние: искоре остались бы только деспот и рабы; между тем в сохранении постепенного перехода от пахаря к властелину заинтересованы решительно все сословия, и, быть может, это именно и составляет самую надежную опору монархического строя».

Но кто же этот автор, который так рассуждал? Кто высказывал подобный взгляд на дворянство, — взгляд, от которого я, как принято думать, столь далек? Это был Пьер-Огюстен Карон де Бомарше, в 1778 году отстаивавший в письменной форме свои права перед парламентом города Экса в большом и важном деле, по которому вскоре было вынесено решение, не затрагивавшее ни чести дворянина, ни его собственной чести. В том произведении, которое я защищаю сейчас, есть нападки не на общественное положение как таковое, а на злоупотребления любым положением; только люди, повинные в такого рода злоупотреблениях, заинтересованы в том, чтобы очернить мою пьесу. Вот вам и объяснение недоброжелательных толков. Но с каких это пор злоупотребления стали такими священными, что стоит напасть на одно из них, как сейчас же находится десятка два защитников?

Неужели знаменитый адвокат или уважаемый судья примут на свой счет защитительную речь какого-то Бартоло или приговор какого-то Бридуазона? Замечание Фигаро о недопустимом злоупотреблении защитительными речами, имеющем место в наше время («вы позорите благороднейшее звание защитника»), ясно показывает, какое значение я придаю этому почтенному занятию, а мое уважение к судейскому званию будет вне подозрений, едва лишь станет известно, какая школа во мне это уважение воспитала, и едва вы прочтете отрывок, взятый мною также у одного моралиста, который, имея в виду судей, говорит буквально следующее:

«Какой обеспеченный человек согласился бы за самое скромное вознаграждение вести столь суровый образ жизни: вставать в четыре часа, ежедневно ходить в суд и по установленной форме заниматься чужими делами, постоянно терпеть докучную назойливость, скуку прошений, болтливость тяжущихся, однообразие заседаний и томительность совещаний, напрягать все свои умственные силы при вынесении приговоров, — кто бы на все это пошел, не будучи убежден, что наградой за эту тяжелую и многотрудную жизнь являются почет и уважение общества? Иначе говоря — общественное мнение, тем более лестное для хороших судей, чем оно беспощаднее к дурным».

Но какому писателю обязан я подобными наставлениями? Вы, наверное, решили, что это все тот же Пьер-Огюстен? Вы угадали, это он в 1773 году в четвертом своем мемуаре боролся до последней капли крови за свое жалкое существование, отражая нападки одного так называемого судьи. Следовательно, я во всеуслышание изъявляю свое уважение тому, что должен почитать каждый, и осуждаю то, что может причинить вред.

«Но в Безумном дне вы, вместо того чтобы бить по злоупотреблениям, позволяете себе вольности, совершенно недопустимые на сцене. Особенно это относится к монологу о людях обездоленных: тут уж вы временами переходите всякие границы». — «Да позвольте, господа! Неужели вы думаете, что у меня есть талисман, благодаря которому я сумел обмануть, обольстить и покорить цензуру и власть, когда я представил им на рассмотрение мой труд, и благодаря которому мне не пришлось защищать перед ними то, что я осмелился написать? Что вкладываю я в уста Фигаро, когда он рассуждает как человек потерпевший? Что «глупости, проникающие в печать, приобретают силу лишь там, где их распространение затруднено». Неужели подобного рода истина может иметь опасные последствия? Если бы мы прекратили бессмысленные преследования, из-за которых всякий пустяк вырастает в нечто значительное, и позаимствовали у англичан мудрости, позволяющей им относиться ко всяким глупостям с убийственным презрением, эти глупости не выходили бы за пределы той навозной кучи, где они появились на свет, и не распространялись бы, а гнили на корню. Пасквили размножает малодушный страх перед ними, на торговлю глупостями подбивают те, кто имеет глупость их запрещать.

А к какому выводу приходит Фигаро? «Где нет свободы критики, там никакая похвала не может быть приятна», и еще: «Только мелкие людишки боятся мелких статеек». Что это, предосудительные дерзости пли тернии славы? Семена смуты или строго обдуманные изречения, столь же верные, сколь и ободряющие?

Предположите, что они — плод жизненного опыта. Если автор, удовлетворенный настоящим, критикует прошлое в интересах будущего, то какое мы имеем право на это сетовать? И если он, не называя ни времени, ни места, ни лиц, указывает со сцены путь к желательным преобразованиям, то не значит ли это, что такова прямая его задача?

Безумный день и является наглядным доказательством того, что в благополучные времена, в царствование справедливого короля и при умеренных министрах, писатель может наносить сокрушительные удары угнетателям, не боясь, что этим он кого-нибудь оскорбит. Истории дурных королей пишутся беспрепятственно именно в царствование доброго государя; чем более мудрым и просвещенным является правительство, тем менее стеснена при нем свобода слова; где каждый честно исполняет свой долг, там некому бояться намеков; коль скоро всем лицам, облеченным властью, вменяется в обязанность уважать словесность, страха же перед ней они не испытывают, то никому у нас не приходит в голову ее угнетать, тем более что она составляет предмет нашей гордости за рубежом и что, по крайней мере, в этой области мы наконец достигли первенства, меж тем как в других областях мы этим похвалиться не можем.

Да и какие у нас для этого основания? Всякому народу дорога своя религия, всякий народ любит свое правительство. Мы оказались лишь смелее тех, кто потом, в свою очередь, побил нас. В наших нравах, более мягких, но отнюдь не безупречных, нет ничего такого, что возвышало бы нас над другими. Только наша словесность, снискавшая себе славу во всех государствах, расширяет владения французского языка и завоевывает нам явное расположение всей Европы — расположение, которое делает честь нашему правительству и оправдывает то внимание, с каким оно относится к отечественной словесности.

А так как всякий прежде всего добивается такого преимущества, в котором ему отказано природой, то в академиях наши придворные заседают теперь вместе с литераторами: личные дарования и наследственный почет оспаривают друг у друга это благородное поприще, академические же архивы наполняются почти в равной мере рукописями и дворянскими грамотами.

Возвратимся к Безумному дню.

Один человек, человек большого ума, но только чересчур экономно этот свой ум расходующий, сказал мне как-то раз на спектакле: «Объясните мне, пожалуйста, почему в вашей пьесе встречается столько небрежных фраз, и притом совсем не в вашем стиле?» — «Не в моем стиле? Если бы, на мое несчастье, у меня и был свой стиль, я постарался бы про него забыть, когда сочинял комедию: нет ничего противнее в театре комедий пресных и одноцветных, где все сплошь голубое или сплошь розовое, где всюду проглядывает автор, каков бы он ни был».

Как только сюжет у меня сложился, я вызываю действующих лиц и ставлю их в определенные положения: «Шевели мозгами, Фигаро! Сейчас твой господин догадается, чтó ты затеваешь». — «Спасайтесь, Керубино! Вы задеваете графа!» — «Ах, графиня! Как вы неосторожны! Ведь у вас такой вспыльчивый муж!» Что они будут говорить, это мне неизвестно; что они будут делать, вот что занимает меня. Затем, когда они как следует разойдутся, я начинаю писать под их быструю диктовку, и тут уж я могу быть уверен, что они не введут меня в заблуждение, что я сейчас узнаю их всех, так как Базиль не отличается остроумием, свойственным Фигаро, Фигаро чужд благородный тон графа, графу не свойственна чувствительность, характерная для графини, графине чужд веселый нрав Сюзанны, Сюзанна не способна на такие шалости, на какие способен паж, а главное, ни у кого из них нет той важности, какая присуща Бридуазону. Каждый в моей пьесе говорит своим языком, и да сохранит их бог естественности от языка чужого! Так будем же следить за их мыслями и не будем рассуждать о том, должны они говорить языком автора или не должны.

Иные недоброжелатели пытались придать дурной смысл следующей фразе Фигаро: «Да разве мы солдаты, которые убивают других и позволяют убивать самих себя ради неведомой цели? Я должен знать, из-за чего мне гневаться». Туманную, нечетко выраженную мысль они нарочно постарались понять так, будто бы я в самых черных красках изображаю тяжелую жизнь солдата, а есть, мол, такие вещи, о которых никогда не следует говорить. Вот к каким веским доводам прибегает злоба; остается только доказать ее глупость.

Если бы я сравнивал тяготы военной службы с незначительностью вознаграждения за нее или же разбирал какие-либо другие лишения, которые приходится терпеть военным, а воинскую славу всячески принижал и тем самым порочил это благороднейшее из всех ужасных занятий, то меня вправе были бы притянуть к ответу за неосторожно вырвавшееся слово. Но какой дурак из среды военных, от солдата до полковника (к генералам это не относится), стал бы требовать, чтобы правительство открыло ему свои тайны, ради которых он сражается? А ведь об этом только и говорит Фигаро. Если такой сумасброд существует, пусть он объявится, — мы пошлем его обучаться к философу Бабуку[42], а он весьма ловко растолковывает этот параграф устава военной службы.

Рассуждая о том, как в трудных случаях пользуется человек свободой действий, Фигаро мог бы с таким же успехом противопоставить своему положению любой род занятий, требующий беспрекословного повиновения: он мог бы противопоставить себе и усердного инока, долг которого — всему верить и никогда ни о чем не рассуждать, и доблестного воина, вся заслуга которого состоит лишь в том, чтобы, подчиняясь необоснованным приказаниям, смело идти вперед, «убивать других и позволять убивать самого себя ради неведомой цели». Следовательно, слова Фигаро значат только то, что человек, свободный в своих поступках, должен действовать, исходя не из тех принципов, какими руководствуются люди, чей долг — слепое повиновение.

Боже мой! Что бы поднялось, если б я воспользовался изречением, приписываемым великому Конде и, насколько мне известно, превозносимым до небес теми же самыми умниками, которые мелют вздор по поводу моей фразы! А ведь послушать их, так великий Конде обнаружил верх благородства и мужества, остановив Людовика XIV, собиравшегося пуститься вплавь на коне через Рейн, и сказав своему государю: «Ваше величество! Неужели вы добиваетесь маршальского жезла?»

К счастью, никем не доказано, что этот великий человек сказал эту великую глупость. Это все равно как если бы он сказал королю в присутствии всего войска: «Что с вами, ваше величество? Чего ради вам бросаться в реку? Подвергать себя такой опасности можно только ради повышения по службе или ради состояния».

Выходит гак, что мужественнейший человек, величайший полководец нашего времени не ставил ни во что честь, любовь к отечеству и славу! Презренный материальный расчет — вот будто бы, по его мнению, единственная пружина отваги! Если бы он в самом деле произнес эти слова, как бы это было ужасно! И если б я воспользовался их смыслом и вложил его в какую-нибудь свою фразу, я бы по праву заслужил тот самый упрек, который мне теперь бросают совершенно напрасно.

Предоставим же тем, у кого ветер в голове, хвалить и бранить наугад, не задумываясь, восхищаться глупостью, которая никогда и не могла быть сказана, и восставать против справедливого и простого слова, в котором нет ничего, кроме здравого смысла.

Другое довольно важное обвинение, которое мне так и не удалось от себя отвести, состоит в том, что в качестве убежища для графини я выбрал монастырь урсулинок. «Урсулинки!» — всплеснув руками, воскликнул некий сановник. «Урсулинки!» — воскликнула дама, падая от изумления в объятия молодого англичанина, находившегося в ее ложе. «Урсулинки! Ах, милорд, если б вы понимали по-французски!» — «Я чувствую, я очень хорошо это чувствую», — краснея, заметил молодой человек. «Никогда еще этого не было, чтобы на сцене отправляли женщину к урсулинкам! Господин аббат! Скажите же нам! (По-прежнему прижимаясь к англичанину.) Господин аббат! Какого вы мнения об этих урсулинках?» — «Крайне непристойно», — отвечал аббат, продолжая лорнировать Сюзанну. И весь высший свет подхватил: «Урсулинки — это непристойно». Бедный автор! Говорят, по видимости, о тебе, на самом же деле каждый думает о своем. Тщетно пытался я доказывать, что по ходу действия чем меньше графиня желает удалиться в монастырь, тем больше она должна для виду на этом настаивать, чтобы убедить мужа, что место ее уединения уже выбрано, — высший свет все же изгнал моих урсулинок!

Когда страсти особенно разгорелись, я, чудак, не нашел ничего лучшего, как умолять одну из актрис, украсивших своим исполнением мою пьесу, чтобы она спросила у недовольных, в какой другой женский монастырь почитают они пристойным удалиться графине. Мне лично это было все равно, я поместил бы ее, куда им заблагорассудится: к августинкам, целестинкам, клереткам, визитандинкам, даже к малым кордельеркам, — я вовсе не питал особого пристрастия к урсулинкам. Однако высший свет был неумолим!

Ропот час от часу становился сильнее, и, чтобы уладить дело миром, я оставил слово урсулинки там, где оно у меня стояло; после этого все, довольные собой и тем благоразумием, какое они проявили, успокоились насчет урсулинок и заговорили о другом.

Как видите, я совсем не враг моих врагов. Наговорив много дурного обо мне, они ничего дурного не сделали моей пьесе; и если б только им доставляло такую же точно радость хулить мою пьесу, как мне приятно было ее сочинять, то обе стороны были бы удовлетворены. Вся беда в том, что они не смеются, а не смеются они в то время, когда смотрят мою пьесу, потому, что никто не смеется в то время, когда идут их пьесы. Я знаю таких театральных завсегдатаев, которые даже сильно похудели после успеха Женитьбы Фигаро; простим же им — они и так уже наказаны за свою злобу.

Назидательность произведения в целом и отдельных его мест в сочетании с духом несокрушимого веселья, разлитым в пьесе, довольно живой диалог, за непринужденностью которого не виден положенный на него труд, да если к этому прибавить еще хитросплетенную интригу, искусство которой искусно скрыто, которая без конца запутывается и распутывается, сопровождаясь множеством комических положений, занятных и разнообразных картин, держащих внимание зрителя в напряжении, но и не утомляющих его в течение всего спектакля, длящегося три с половиной часа (на такой опыт не отважился еще ни один писатель), — что же тут оставалось делать бедным злопыхателям, которых все это выводило из себя? Нападать на автора, преследовать его бранью устной, письменной и печатной, что неуклонно и осуществлялось на деле. Они не брезговали никакими средствами вплоть до клеветы, они старались погубить меня во мнении тех, от кого зависит во Франции спокойствие гражданина. К счастью, мое произведение находится перед глазами народа, который десять месяцев подряд смотрит его, судит и оценивает. Разрешить играть мою пьесу до тех пор, пока она будет доставлять удовольствие, — вот единственная месть, которую я себе позволил. Я пишу это вовсе не для современных читателей; повесть о слишком хорошо нам известном зле трогает мало, но лет через восемьдесят она принесет пользу. Будущие писатели сравнят свою участь с нашей, а наши дети узнают, какою ценой добивались возможности развлекать отцов.

Но к делу, ведь не это задевает за живое. Истинная причина, причина скрываемая, причина, порождающая в тайниках души всякие другие упреки, заключена в следующем четверостишии:


Чем Фигаро себя так проклинать заставил?

За что глупцы бранят его так горячо?

Иметь, и брать, и требовать еще —

Вот формула из трех заветных правил!

Говоря о ремесле царедворца, Фигаро действительно прибегает к резким выражениям. Это я не отрицаю. Но стоит ли к этому возвращаться? Если это дурно, то исправление только ухудшит дело: пришлось бы подробно разбирать то, чего я коснулся лишь мимоходом, и вновь доказывать, что по-французски слова дворянин, придворный и царедворец — отнюдь не синонимы.

Пришлось бы повторять, что слово дворянин указывает лишь на принадлежность к дворянскому сословию, что это слово означает человека родовитого, который по самому своему положению должен вести себя благородно и жить широко, и если у того или иного дворянина есть наклонность к добру и он любит его бескорыстно, если он не только никому не причинил вреда, но и заслужил уважение начальников, любовь равных ему и почтительное отношение всех остальных, то слово дворянин в таком случае выступает в своем первоначальном блеске; я лично знаю не одного такого дворянина, чье имя в случае надобности я с удовольствием мог бы назвать.

Пришлось бы разъяснить, что слово придворный указывает не столько на принадлежность к определенному сословию, сколько на то, что это человек ловкий, гибкий и непременно скрытный, что он всем пожимает руку, становясь при этом поперек дороги; что он ведет тонкую интригу с таким видом, будто он рад всем служить; что он не наживает себе врагов, но при случае не прочь подставить ножку лучшему другу, чтобы свалить его и стать на его место; что он считает предрассудком все, что может задержать его продвижение; что он улыбается, когда ему что-нибудь не по нраву, и критикует то, что ему по душе, в зависимости от собеседников; что он смотрит сквозь пальцы на связи своей жены или любовницы, если они ему выгодны; коротко говоря,


Брать все и делать все ничтожным —

Вот что дано дельцам вельможным.

(Лафонтен)

Это слово не имеет того неприятного оттенка, какой есть в слове царедворец, а царедворца-то и имеет в виду Фигаро.

Но если бы я стал подробно описывать царедворца, если бы я, постаравшись ничего не забыть, изобразил, как он двусмысленно себя держит, надменно и вместе раболепно, как горделиво он пресмыкается, какие у него громадные претензии, лишенные, однако ж, всякого основания, как он, только чтобы сделаться главою кружка, усваивает покровительственный тон, как он смешивает с грязью соперников, которые могли бы поколебать его положение, как он извлекает прибыль из того, что должно было бы доставить ему только почет и ничего более, как он уступает своему начальнику свою наложницу, с тем чтобы начальник потом оплатил полученное удовольствие, и так далее, и так далее до бесконечности, — если бы я за это взялся, мне пришлось бы вновь и вновь обращаться к двустишию:


Иметь, и брать, и требовать еще —

Вот формула из трех заветных правил!

Я лично таких царедворцев не знаю. Говорят, будто бы они были при Генрихе III и при других королях, но это дело историка, я же склонен думать, что безнравственные люди подобны святым: должно пройти сто лет, чтобы можно было их канонизировать. Однако раз я обещал дать критику моей пьесы, то нужно же в конце концов дать ее.

В общем, коренной ее недостаток заключается в том, что я «писал ее, совершенно не зная жизни, что она не имеет ничего общего с действительностью и не дает никакого представления о современном обществе, что изображаемые в ней нравы низменны, порочны, а главное, нимало не правдоподобны». Вот что мы читали недавно на страницах нашей печати в превосходном рассуждении, принадлежащем перу одного почтенного человека,[43] которому не хватает лишь крупицы ума, чтобы стать посредственным писателем. Но каков бы он ни был, а я — я никогда не прибегал к криводушным и вероломным повадкам сбира, который, делая вид, что не смотрит на вас, наносит вам удар стилетом в бок, и я присоединяюсь к его мнению. Я согласен с тем, что, по правде говоря, прошлое поколение очень походило на действующих лиц моей пьесы, что поколение грядущее также будет очень на них походить, но что нынешнее нисколько на них не похоже, что в жизни мне никогда не доводилось встречать ни мужа-соблазнителя, ни развратного вельможу, ни алчного придворного, ни невежественного или пристрастного судью, ни бранчливого адвоката, ни преуспевающих ничтожеств, ни мелкозавистливых сплетников. Если же чистые души, которые не находят между собой и действующими лицами моей пьесы решительно никакого сходства, все же восстают против нее и ругают ее на чем свет стоит, то единственно из уважения к своим дедушкам и из нежных чувств к своим внукам. Надеюсь, что после этого разъяснения меня оставят в покое. И на этом я заканчиваю.


ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

Граф Альмавива, великий коррехидор Андалусии.

Графиня, его жена.

Фигаро, графский камердинер и домоправитель.

Сюзанна, первая камеристка графини и невеста Фигаро.

Марселина, ключница.

Антонио, садовник, дядя Сюзанны и отец Фаншетты.

Фаншетта, дочь Антонио.

Керубино, первый паж графа.

Бартоло, севильский врач.

Базиль, учитель музыки, дающий уроки графине.

Дон Гусман Бридуазон, судья.

Дубльмен, секретарь суда.

Судебный пристав.

Грипсолейль, пастушок.

Молодая пастушка.

Педрильо, графский ловчий.

Действующие лица без речей

Слуги.

Крестьянки.

Крестьяне.

Действие происходит в замке Агуас Фрескас, в трех милях от Севильи.

Безумный день, или Женитьба Фигаро

О книге «Безумный день, или Женитьба Фигаро»

Такие фундаментальные ценности как любовь, дружба, преданность и предательство, семейная верность являются фундаментальными. Это важно и интересно каждому человеку. Пьеса Бомарше «Безумный день, или Женитьба Фигаро» затрагивает все эти темы, чем и объясняется её популярность. Вот уже несколько столетий сюжет пьесы волнует сердца и будоражит умы читателей и театральных зрителей.

Граф Альмавива, женившийся на любимой женщине, о которой так сильно мечтал, уже не испытывает прежних чувств. Он начал остывать к своей супруге. Его прошлые увлечения дают о себе знать, ведь характер не изменишь. И больше всего его привлекает служанка жены. Но эта девушка планирует выйти замуж, и не за какого-то неизвестного мужчину, а за самого Фигаро. Граф не имеет ничего против их свадьбы, но перед этим событием ему бы хотелось пообщаться с этой милой симпатичной девушкой… А у самого Фигаро тоже есть трудности, ведь он связан с другой дамой долговой распиской или обязательством жениться на ней… Найдёт ли он выход из такого сложного положения и сможет ли не потерять возлюбленную?

Эта пьеса самая известная в трилогии о Фигаро. Она привлекает внимание обилием хитросплетений переживаний, любовными тайнами, играми персонажей друг с другом. Она создаёт особое ощущение лёгкости вместе с пониманием важности рассматриваемых вопросов. Здесь хорошо видны пороки высшего общества, посредственность, продажность, аморальность и часто глупость. И всё это на фоне комичных ситуаций и забавных случаев. Это одна из пьес, которые поднимают настроение. Также автор большое внимание уделяет вопросу странности женской любви, а эта тема, пожалуй, неисчерпаема.

Произведение относится к жанру Проза. Оно было опубликовано в 1784 году издательством Эксмо. Книга входит в серию «Библиотека драматургии Агентства ФТМ». На нашем сайте можно скачать книгу «Безумный день, или Женитьба Фигаро» в формате fb2, rtf, epub, pdf, txt или читать онлайн. Рейтинг книги составляет 4.35 из 5. Здесь так же можно перед прочтением обратиться к отзывам читателей, уже знакомых с книгой, и узнать их мнение. В интернет-магазине нашего партнера вы можете купить и прочитать книгу в бумажном варианте.

Краткое содержание Бомарше Безумный день, или Женитьба Фигаро

Все происходит в течение одного весьма насыщенного дня. Домочадцы, живущие в замке графа Альмавивы, разносят множество сплетен. Фигаро является домоуправителем. Он остроумен и мудр. Фигаро не в самых лучших отношениях с графом из-за того, что граф мешает ему жениться на Сюзанне. Любви Фигаро и Сюзанны препятствуют и доктор Бартоло, а также Марселина. Домоуправительница Марселина любит Фигаро, хотя она должна была быть в браке с Бартоло. Их ребенок еще в раннем детстве был украден цыганами.

У графини есть поклонник – подросток Керубино. Из-за того, что он ухаживает за каждой встречной дамой, граф хочет отправить его домой. Тот решает пожаловаться Сюзанне. Вдруг граф заходит к Сюзанне, а Керубино приходиться прятаться. Граф уговаривает Сюзанну пойти с ним на свидание. Внезапно они слышат голос Базиля, граф тоже вынужден спрятаться, чтобы его не застали с Сюзанной. Базиль расхваливает Керубино, что вызывает гнев графа. Он тут же забывает про то, что должен был прятаться. Граф находит Керубино. Он думает, что у него было свидание с Сюзанной. Находясь в ярости, граф запрещает Сюзанне выходить замуж за своего домоуправителя. В это время Фигаро входит в комнату вместе с вассалами графа, которые прославляют его добродетель. Граф был вынужден подтвердить свое решение, а также простить Керубино, правда, отослав его служить в Каталонию. Вместе с Марселиной, граф надеется сорвать свадьбу Фигаро в суде.

У Фигаро тоже есть план: он решает сделать так, чтобы граф подумал, что кто-то посягает на его жену. Тогда он будет вынужден наблюдать за собственной женой, у него не будет времени на преследование Сюзанны. Сюзанна приглашает графа на свидание, но вместо нее на свидание пойдет переодетый Керубино. Остроумный Фигаро отправляет записку графу. Тот, получив ее, в ярости спешит вернуться с охоты. Он, переполненный ревностью, требует, чтобы графиня впустила его в тот момент, когда она переодевала Керубино. Тот вынужден прятаться. Керубино меняется местами с Сюзанной, сам выпрыгивает в окно. Когда граф входит в комнату, он с удивлением смотрит на Сюзанну, которая говорит ему, что они его разыграли. Графиня обвиняет его, говоря, что он ведет себя недостойно. Появляется озлобленная Марселина и требует срочного суда. Фигаро отказывается на ней жениться, потому что считает, что он дворянского звания. Однако он не помнит своих родителей. Фигаро жил с цыганами. Марселина говорит ему, что он и есть потерянный ребенок.

Графиня отправляется на свидание с графом вместо Сюзанны, обещая, что она получит свое приданное. Однако Фигаро, не знавший ничего об этом, сильно ревнует. Он решает стать бродячим цирюльником. В Севилью приезжает граф Альмавива, который знал Фигаро. Граф решает перехватить невесту Фигаро. В итоге Фигаро чуть не женился на собственной матери, находился в смертельной опасности. Он решает понаблюдать за свиданием графа и Сюзанны. Там он наталкивается на Сюзанну в платье графини. Граф вынужден молить свою жену о прощении, а Сюзанна и Фигаро получают приданное.

Фигаро наделен яркими чертами характера. Он умеет за себя постоять, но его не смущает никакое ремесло, главное для него – добиться поставленной цели. Фигаро – самый яркий из образов остроумных слуг в литературе. А также он является главным, но не единственным, обвинителем общества в произведении. Автор обострил политические вопросы. Из-за этого пьесу запретили в некоторых странах. Замечания разбросаны по всему произведению так, как будто это случайность.

Можете использовать этот текст для читательского дневника

Бомарше — Безумный день, или Женитьба Фигаро. Картинка к рассказу

Сейчас читают

  • Краткое содержание Обелиск Быкова

    Герой произведения узнает о смерти Павла Миклашевича – школьного учителя из деревни Сельцо, к которому рассказчик давно собирался приехать. Решает отложить все дела и съездить на похороны.

  • Краткое содержание Погодин Кирпичные острова

    В произведении «Кирпичные острова», созданном писателем Радием Петровичем Погодиным, повествование ведётся от имени ничем не примечательного мальчика.

  • Краткое содержание Мальчик у моря Дубова

    Сегодня Сашук проплакал целый день. Причина была весомой: семья уезжала вместе с рыболовецкой артелью к морю, но питомца Сашука брать с собой не хотели. Мальчик ревел, сидя рядом со щенком

  • Краткое содержание Погорельский Чёрная курица, или Подземные жители

    Произведение «Чёрная курица, или подземные жители», созданное русским писателем Антонием Погорельским, повествует о том, какие чудесные события происходили в жизни простого гимназиста.

  • Краткое содержание Тихий американец Грэма Грина

    Американский представитель гуманитарного отдела в Сайгоне в 50-х годах – Олден Пайл, является противоположностью Томаса Фаулера. Олден обычный тип человеческой личности XX века.

Краткое содержание Женитьба Фигаро Бомарше для читательского дневника

Сюжет произведения разворачивается вокруг главного героя Фигаро, молодого, энергичного, веселого, целеустремленного юноши, служащего графа Альмавивы. Но именно в этот момент, граф разочарован в нем, так как его ближайший соратник решил вступить в брак с горничной графини, прекрасной девушке по имени Сюзанна. Дело в том, что граф желает вернуть прежний закон, право господина на первую брачную ночь с невестой. Но служанка против этого указа. Фигаро шокирован наглостью графа и обещает любимой обхитрить подлеца.

Но не только граф старается препятствовать браку Сюзанны и Фигаро, а также доктор Бартоло и экономка Марцелина. Доктор хорошо помнит случай, когда Фигаро оказал помощь графу и последний женился на очаровательной графине Розини, в которую был влюблен Бартоло. В прошлом, имея финансовые проблемы, Фигаро занял денег у графской экономки и в случае неуплаты, письменно обещал заключить с ней брак. Марцелина давно была влюблена в юношу и теперь решает воспользоваться моментом и подать в суд на Фигаро за неуплату долга. А вот Бартоло желает жениться на Марцелине, ведь их связывает ребенок, которого давным-давно похитили цыгане.

Граф безумно любил супругу, но вскоре стал холодно к ней относиться. Он постоянно заигрывал к другим женщинам. Тем не менее графиня всегда была в центре мужского внимания. Альмавива ревновал ее к другим мужчинам.

За графиней, в открытую, ухаживает молодой паж Керубино. Он является ее крестником. Естественно, это шоу не нравится графу, и он желает отослать мальчишку назад к родителям.

Керубино приходит к Сюзанне излить душу, в этот момент в двери стучится Альмавива. Юноша быстро прячется за креслом. Граф предлагает служанке взятку за первую ночь. Но она не успела ответить, пришел музыкант Базиля. Альмавива прячется за креслом. Музыкант распускает слухи, что графиня тайно встречается с Керубино. Граф в ярости выходит из-под кресла и видит пажа. Теперь он решительно настроен отправить юношу домой.

В этот момент, откуда не возьмись, появляется Фигаро с подчиненными графа, они хвалят своего господина и просят его отменить закон о праве господина на первую брачную ночь с невестой. Альмавива понял хитрый план Фигаро, но ничего предпринять не смог в тот момент. Керубино расстроенный из-за того, что больше не сможет видеться с Розини. Фигаро советует юноше совершить лжеотъезд, а затем снова явиться в замок.

Фигаро придумал еще один спектакль для своего господина. Граф получает известие о том, что у его супруги появился тайный поклонник, и они должны встретиться.

Юноша просит Сюзанну назначить свидание с графом, но на эту встречу пойдет не она, а переодетый паж. Альмавива отправляется на охоту. Служанка и графиня пользуются моментом и переодевают Керубино. Но неожиданно с охоты приезжает граф. Паж убегает через окно.

Марселина узнает о том, что Фигаро ее сын, который много лет назад был похищен цыганами.

Графиня просит Сюзанну назначить встречу с графом. Только вместо нее на свидание пойдет сама Розини. Фигаро не в курсе этого плана. Он прячется в кустах в назначенном графиней месте и обнаруживает там свою возлюбленную в одежде Розини. Граф с дали видит Фигаро и свою супругу. Подходит и обнаруживает служанку и своего врага смеющимися. Затем подходит графиня в одежде служанки. Граф разоблачен. Он долго просит прощения у графини.

Пьеса учит своего читателя, что обман рано или поздно выходит наружу. Стоит помнить такое высказывание: «На чужом горе, счастья не построишь».

Оцените произведение: Голосов: 93

Читать краткое содержание Бомарше — Женитьба Фигаро. Краткий пересказ. Для читательского дневника возьмите 5-6 предложений

Картинка или рисунок Бомарше — Женитьба Фигаро

Другие пересказы и отзывы для читательского дневника

  • Краткое содержание Собака на сене Лопе де Вега

    Это комедия о молодой овдовевшей женщине Диане, которая сражается со своей безумной любовью к секретарю Теодору. Преградой к их отношениям служит тот факт, что они не могут быть вместе из-за отсутствия титула и происхождения у Теодора

  • Краткое содержание сказки Волк и семеро козлят братьев Гримм

    В небольшой избушке проживает козочка с собственными детишками, которых хотел скушать волчище. Козочка отправилась в лесок, но детишек оставила дома и велела никому не открывать, а волчок захотел пробраться к козляткам и скушать.

  • Краткое содержание Андерсен Штопальная игла

    Одна штопальная игла была очень высоко мнения о себе. Однажды, когда её Андерсен — Штопальная иглаиспользовали при починке кухаркиной туфли, она сломалась. Хозяйка, накапав на сломанный конец немного сургуча, превратила её в брошь. 2 класс

  • Краткое содержание Манн Тонио Крёгер

    В книге рассказывается о молодом писателе, который потерял любовь. Главный персонаж Тонио Крёгер любил своего одноклассника и друга Ганса. Мальчик много времени проводил с другом. Они гуляли по парку

  • Краткое содержание Шукшин Земляки

    Старик Анисим Квасов шел на свою делянку накосить для коровы травы. Направлялся он к предгорью, оставляя деревню позади. Здесь с давних пор были покосы. В пути он размышлял о жизни и смерти, вспоминал голодные годы и своего любимого коня

Свадьба Пьера Бомарше и Фигаро

Пьер-Огюстен Карон де Бомарше (1732-1799)

18 мая 1799 года скончался французский драматург Пьер-Огюстен Карон де Бомарше . Бонмарше, который также был часовщиком, изобретателем, музыкантом, дипломатом, беглецом, шпионом, издателем, садоводом, торговцем оружием, сатириком, финансистом и революционером (как французским, так и американским), наиболее известен своими театральными работами, в первую очередь тремя Фигаро играет.

«Пить без жажды и постоянно заниматься любовью, мадам, — это все, что отличает нас от других животных.»
— Пьер Бомарше, Свадьба Фигаро (1778)

История Бомарше

Бомарше родился на улице Сен-Дени в Париже 24 января 1732 года и был сыном провинциального часовщика. Он вырос во французском обществе и стал влиятельным при дворе Людовика XV как изобретатель и учитель музыки. В то время карманные часы были ненадежны для хронометража и использовались больше как модные аксессуары. В ответ на это молодой Бомарше потратил почти год на исследования улучшений.В июле 1753 года в возрасте двадцати одного года он изобрел спусковой механизм для часов, который позволил сделать их значительно более точными и компактными. Одним из его величайших достижений были часы на кольце, сделанные для мадам де Помпадур, любовницы Людовика XV. Позднее изобретение было признано Академией наук, но только после спора с Лепотом, королевским часовщиком, который попытался выдать изобретение за свое. Это дело впервые привлекло внимание всей страны к Бомарше и представило его королевскому двору в Версале.

В 1756 году в возрасте 24 лет Бомарше женился на богатой вдове, которая умерла через год. Он оказался с состоянием — первым из нескольких, которые он заработал, а затем проиграл. Музыкально одаренный, он стал учителем арфы у дочерей Людовика XV в 1759 году. В 1764 году он отправился в Испанию, чтобы защитить или оправдать свою сестру, которую бросил ее суженый Клавиго. Его рассказ об этой миссии в его Mémoires предложил Гете драму Clavigo . Он привез из Мадрида знания испанского, которые впоследствии пригодились ему.Теперь он обратился к драме, написал Эжени (1767), довольно успешную домашнюю драму, и Les deux amis , решительный провал в жалком ключе. Тем временем он был вовлечен в финансовые спекуляции, которые привели к судебным искам, и это привело к серии из Mémoires , обращений к публике, которые являются одними из самых энергичных, дерзких, умных и остроумных полемиков в литературе. Их нападки на судебную несправедливость вызвали у них всеобщий интерес. Их с энтузиазмом читали, и они усугубляли недовольство существующим состоянием общества, кульминацией которого должна была стать Французская революция.

Политика

Таким образом, Бомарше стал политической личностью. В 1776 году, после того как в 1776 году остатки американской армии Джорджа Вашингтона перешли Делавэр в Пенсильванию и британские войска приготовились захватить столицу мятежников Филадельфию, Бомарше написал министру иностранных дел Франции Верженну: « Американцы победят, но они должны получить помощь в их борьбе. Мы должны . . . разумно посылать секретную помощь американцам. ”Франция официально присоединилась к американской войне за независимость против Великобритании в 1778 году, но Бомарше уже поставлял оружие американским колониям.Бомарше был нанят Людовиком XV, а затем Людовиком XVI; но до этого он вырвал сенсационный драматический триумф из неудачи, преобразовав комическую оперу в пятиактную комедию — его Barbier de Séville (1775), испанское по сцене, но по сути французское по сути; самая известная комедия века, если не считать ее продолжение из той же руки.

«То, о чем не стоит говорить, поют».
— Пьер Бомарше, Ле Барбье де Севиль (1773)

Женитьба Фигаро

Севильский цирюльник и Брак Фигаро показал сочувствие Бомарше к участию малообеспеченных людей и низших классов.В обеих пьесах герой — камердинер Фигаро, который умнее своих благородных нанимателей, особенно своего хозяина Альмавира. В этих классовых пьесах Бомарше высмеивал аристократию, хотя прекрасно понимал, что она зависит от нее. Это также создавало постоянное напряжение в его драмах — много сказано и много написано между строк. Оперная версия пьесы Моцарта была основана на либретто, написанном Лоренцо да Понте. Он приобрел огромную популярность. « Здесь говорят ни о чем, кроме Фигаро.Ничего не играют, не поют и не свистят, кроме Фигаро, », — писал Моцарт другу из Праги. Своими трудами Бомарше очень, хотя и бессознательно, внес большой вклад в ускорение событий, которые привели к Французской революции. Когда разразилась Французская революция, Бомарше уже не был кумиром, которым был несколько лет назад. Он был финансово успешен, в основном за счет снабжения Парижа питьевой водой, и приобрел ряды французской знати.

Эмигрант

Тем не менее, Бомарше пообещал свои услуги новой республике.Он попытался приобрести 60 000 винтовок для Французской революционной армии в Голландии, но не смог завершить сделку. Когда он был за пределами страны, его враги объявили Бомарше эмигрантом () (лоялистом старому режиму). Он провел два с половиной года в изгнании, в основном в Германии, прежде чем его имя было удалено из списка запрещенных эмигрантов. Он вернулся в Париж в 1796 году, где прожил остаток своей жизни в относительном мире.

На yovisto вы можете послушать живое вступление в оперу Моцарта «Волшебная флейта» из оперы Сан-Диего.

Ссылки и дополнительная литература:

Женитьба Фигаро Часть 1 Резюме и анализ

Резюме

Пьеса начинается с «Рекламы», которая начинается так: «Хотя благодарить публику — значит никого не благодарить, поскольку ни один конкретный человек не принимает себе такого рода комплименты, но, тем не менее, если бы я не чувствовал той Благодарности, которую лично я не знаю. где платить, я был недостоин прошлого, настоящего или будущего.»Бомарше, автор, размышляет о том, что значит благодарить публику, является ли это актом тщеславия или действительно есть что-то стоящее в практике. Он обсуждает тот факт, что пьеса переводится для представления в Англии.

Пролог игриво знакомит публику с пьесой. Акт 1 начинается в замке графа Альмавива, Агуас Фрескас, в трех лигах от Севильи. Фигаро и Сьюзен там, в спальне, которую они собираются разделить после свадьбы в тот же день.Сьюзен говорит Фигаро, что ей не нравится эта комната, и предполагает, что граф Альмавива заставляет ее завязать с ним роман. Она ссылается на тот факт, что раньше он имел право спать с каждой новой невестой в своем замке, но отказался от него, прежде чем сказать Фигаро, что она подозревает, что граф поместил их в комнату, в которой они находятся, потому что она близка к его. . Фигаро пытается придумать способ предотвратить эту интригу, придумывая все способы, которыми он мог бы обмануть Альмавиву, а также, возможно, заработать при этом немного денег.

Звонит звонок, и Сьюзен должна пойти к графине. Она говорит Фигаро: «Я должна бежать, потому что она несколько раз строго приказывала мне быть первым у ее постели утром в день свадьбы … Старая поговорка гласит, что встретить молодую Невесту первым утром день ее свадьбы удачен для заброшенной жены «.

Когда Сьюзен убегает, Фигаро произносит монолог о том, что граф повысил его и хочет переспать со Сьюзен. Он также обсуждает тот факт, что он должен экономке Марселине большую сумму денег и что он обещал жениться на ней, если он не сможет вернуть эту сумму.

Входят доктор Бартоло и Марселина. Бартоло и Фигаро бегут вперед перед выходом Фигаро. Когда он уходит, Бартоло спрашивает Марселину, почему она послала за ним в замок из Севильи. Она говорит ему, что графиня Розина болеет, потому что ее муж неверен, эту новость она узнала от Василия, музыкального мастера графини. Марселина также обсуждает тот факт, что Василий часто пытается ее соблазнить.

Марселина обсуждает тот факт, что Бартоло отказывается жениться на ней, и предлагает ему помочь ей выйти замуж за «любезного, веселого, всегда веселого Фигаро.Марселина рассказывает Бартоло о том факте, что Фигаро дал ей письменное обещание выйти замуж, если он не сможет выплатить ее долги, и предполагает, что преследование графа Сьюзен станет частью их плана, чтобы заставить Фигаро жениться на ней.

Внезапно входит Сьюзен с одеждой, принадлежащей графине: платье, кепка и лента. Она и Марселина спорят о том, у кого есть претензии к Фигаро. Они снисходительно называют друг друга «мадам», и когда Бартоло и Марселина выходят из комнаты, Сьюзен взволнована их напряженной борьбой.Ганнибал («Херубин» в оригинальном французском), паж, вбегает и говорит Сьюзен, что граф думает отправить его обратно к матери и отцу.

В стороне, Сьюзен отмечает, что Ганнибал влюблен в графиню (его крестная мать), имеет роман с Агнес (еще одна служанка), и теперь говорит, что он не хочет расставаться с ней. «Почему ты влюбленный маленький злодей, — говорит она, — ты влюблен в каждую встреченную женщину».

Ганнибал сообщает Сьюзен, что граф отсылает его, потому что он поймал его с Агнес.Он учит ее роли в комедийном представлении, которое будет происходить вечером в замке. После разговора о том, как его привлекает графиня, Ганнибал хватает ленту, которую держит Сьюзен, прежде чем передать ей песню, которую он написал для графини. Увидев приближающегося графа, он прячется между юбками Сьюзен и большим креслом.

Альмавива входит и обсуждает свое желание Сьюзен, которая выражает свое замешательство, учитывая тот факт, что он «приложил столько усилий, чтобы украсть [ее] у ее старого Хранителя, доктора.Бартоло, и ради любви к которому вы великодушно отменили некую гнусную привилегию. «Когда они слышат, что кто-то идет, граф волнуется и прячется за большим креслом, в то время как Ганнибал запрыгивает на стул, где Сьюзен накрывает его платьем графини.

Входит Бэзил и спрашивает графа, но Сьюзен лжет и говорит, что не видела его. Бэзил недоуменно смотрит на нее и предполагает, что хочет с ней переспать. Он говорит: «Я знаю, что величайшим препятствием на пути к счастью моего Господа является не Фигаро, а некий безбородый Паж, которого я удивил сегодня утром, ища тебя, когда я вошел.Василий продолжает и говорит о том, что Ганнибал влюблен в графиню, из-за чего граф выходит из-за стула.

Бэзил пытается создать впечатление, будто он просто пошутил, но Альмавива рассержен, предполагая, что он нашел Ганнибала с Агнес, дочерью садовника, буквально на днях. «Там, где у моего лорда были дела», — дерзко говорит Сьюзен. Поскольку граф демонстрирует, как он нашел Агнес с Ганнибалом, он разрывает платье, под которым прячется Ганнибал, показывая его.Альмавива ругает Ганнибала за попытку соблазнить Сьюзан, когда ее обещают Фигаро, которого он так высоко ценит.

Сьюзен сообщает Альмавиве, что Ганнибал здесь, потому что он боялся, что его отправят домой. Альмавива им не верит. Их снова прерывают графиня, Агнес, Фигаро и некоторые вассалы. Фигаро несет брачную шапку.

Фигаро спрашивает Альмавиву, может ли невеста «удостоиться чести получить из руки нашего достойного Господа этот свадебный колпак, украшенный полураспущенными розами и белыми лентами, символами чистоты его намерений.Затем он говорит, что возглавит вассалов в хоре, который он составил по поводу того факта, что граф отказался от своего придворного права спать с новыми невестами в королевстве.

Фигаро спрашивает Ганнибала, почему он такой тихий, и Сьюзен объявляет, что Альмавива собирается отправить его из королевства, что вызывает переполох. Ганнибал говорит: «Мое поведение, милорд, возможно, было нескромным, но я могу заверить вашу светлость, что ни единого слова не выйдет из моих уст…» Альмавива прерывает его, говоря, что он пошлет его в свой армейский полк, немедленно отправляясь в Каталонию; очевидно, теперь Альмавива дополнительно обеспокоен тем, что Ганнибал раскроет тот факт, что он сделал предложение Сьюзен.

Фигаро просит прислать Ганнибала на следующий день, но Альмавива настаивает на немедленном его отбытии. Когда графиня выражает тревогу по поводу отсылки Ганнибала, Альмавива спрашивает ее об этом, и она говорит ему, что беспокоится о своем крестнике. Граф и графиня уходят, оставив Фигаро, Базиля и Ганнибала. Фигаро говорит Ганнибалу сделать вид, что он уходит, а затем вернуться и дождаться его.

Анализ

Пьеса начинается с резкого классового различия между графом Альмавивой и его слугами — главными героями — Сьюзен и Фигаро.Сьюзен и Фигаро собираются пожениться, и они открыто обсуждают тот факт, что граф Альмавива, их работодатель, настроен на то, чтобы постелить Сьюзен в постель. В считанные минуты помолвленная пара вынашивает планы обмануть своего работодателя, натянуть его на него, защитить Сьюзен и, возможно, даже заработать немного дополнительных денег в процессе. Первая сцена пьесы показывает нам пару слуг, которые намерены одержать верх над своим богатым работодателем.

Мы также узнаем, что некоторые персонажи высшего сословия, а именно графиня, также недовольны.Блуждающий взгляд графа доставляет неудобство не только невинной Сьюзен, но и графине, которая чувствует себя брошенной как жена. Сьюзен сообщает Фигаро, что графиня просила, чтобы она была первой, кто будет у ее постели в день свадьбы, поскольку это считается удачей для «брошенной жены». И богатые, и бедные персонажи сталкиваются с собственными несчастьями по разным причинам.

Сюжет спектакля — запутанная паутина желаний. Каждый из персонажей любит другого, некоторые любят больше, чем одного, и многие люди борются за брак в срок.Сьюзен и Фигаро счастливо обручены, но Сьюзен преследует похотливый и титулованный граф, а Фигаро пообещал жениться экономке Марселине, если он не вернет долг. Драматург Бомарше (переведенный на английский язык Томасом Холкрофтом в 1785 году) с легкостью обработал эту сложную цепочку связей, которая делает все действия динамичными, веселыми и увлекательными.

Тот факт, что все персонажи хранят свои секреты, создает довольно юмористические моменты.В первом акте Ганнибал и граф прячутся в спальне. Ганнибал также скрывается от графа, который понятия не имеет, что находится в комнате. Комедия этих сцен проистекает из пересечения границ, того факта, что персонажи как высшего, так и низшего классов сливаются вместе несоответствующим образом. Почти каждый персонаж вовлечен в какие-то зловещие или секретные дела, и, чтобы поддерживать эти дела, они оказываются втянутыми в абсурдные ситуации.

Действие пьесы происходит в очень быстром темпе, что придает многим движущимся частям сюжета еще более буйный и юмористический оттенок.Как только граф обнаруживается в спальне, он увольняет Ганнибала. Тогда, как только он увольняет Ганнибала, его придворные умоляют его быть более милосердным к Ганнибалу. Наконец, даже после того, как Ганнибал был отправлен в армию, Фигаро советует ему остаться и спрятаться, разработав заговор, чтобы вернуть его в расположение графа Альмавивы.

Резюме — Le Mariage de Figaro

Acte I

Jour de noces au château d’Aguas Frescas, près de Séville, chez le comte Almaviva, «grand corregidor» [juge suprême] д’Андалузи.Tandis que Figaro, «консьерж» замка, mesure la chambre nuptiale, sa fiancée Suzanne, camériste de la Comtesse, lui apprend que le Comte, tout en ayant officiellement aboli le «droit du seigneur», veut faire d’elle sa maîtresse, и поверенный Базиль (Voir le Barbier de Séville) за переговоры. Resté seul, Figaro s’indigne et réfléchit: комментарий empocher l’argent du Comte sans lui rien céder en échange? Surcroît d’embarras: la vieille Marceline, aidée de Bartholo — autre revenant du Barbier -, entend faire valoir auprès du Comte une promesse de mariage de Figaro.Elle se querelle avec Suzanne, qui se moque de ses pretentions. Surgit, fort ému, le page Chérubin que le Comte vient de chasser après l’avoir sururis chez Fanchette, la fille du jardinier. Mais Chérubin приправляет австралийскую Сюзанну, все в порядке с графиней в Marraine, а не на Suzanne le ruban de nuit. Ils sont сюрприз для Comte venu faire sa Cour à la camériste: ужас, Chérubin se disimule d’abord derrière un fauteuil, puis par un mouvement tournant s’y blottit sous une robe, lorsque le Comte, entendant entrer quelqu’un, lui prend sa première cachette.Ce n’est que Bazile, venu jouer les entremetteurs. Mais une alusion aux sentiments de Chérubin pour la Comtesse provoque la colère du Comte, qui se dresse brusquement; en mimant sa découverte de Chérubin chez Fanchette, il tyre sur la robe et, stupéfait, voit de nouveau apparaître le page! Il en est d’autant плюс раздражение que Chérubin connaît maintenant tous ses projets … Heureuse diversion: une foule de paysans et de valets envahit la scène, pipeline par la Comtesse et Figaro. Celui-ci demande au Comte de célébrer sur-le-champ l’abandon du droit du seigneur; celle-là sollicite la grâce de son filleul.Смущающий приговор Конта: la cérémonie aura lieu plus tard; Quant à Chérubin, il partira pour l’armée, à l’autre bout de l’Espagne. Mais Figaro, disrètement, lui souffle le moyen de rester au château.

Acte II

Chez la Comtesse. Сюзанна информирует о мастере, возлюбленном и любовниках, о фактах и ​​жизни Шрубена и Конта. Приезжайте в Фигаро, чтобы разоблачить план сына: налить «донер-ле-перемену», на адрес факта в графе и на анонимную информацию, на сына, который возьмет на себя рендеринг, и на его имя.Квант Сюзанна, иль фоут к’ель фикс и свидание с Контом; mais c’est Chérubin, déguisé, qui s’y rendra. Figaro va donc chercher le page, qui, en tenue d’officier et son brevet à la main (non cacheté, remarque la Comtesse), reste avec les deux femmes. Il chante une romance d’adieu à la Comtesse aussi émue que lui, et plus encore lorsqu’elle découvre au bras du page le ruban volé, taché de sang par une blessure. Elle le lui REPEND, en fignant l’indifférence; au même moment, le Comte frappe à la porte fermée à clé.Chérubin court s’enfermer dans le cabin de toilette, mais y fait tomber une chaise. La Comtesse, плюс morte que vive, pretend qu’il s’agit de Suzanne, et le mari jaloux requires à celle-ci, évidemment sans succès, de se montrer; puis il sort avec la Comtesse tremblante pour chercher de quoi forcer la serrure, non sans escapeir au préalable fermé à double tour la chambre — où Suzanne, par bonheur, a pu se cacher. Elle ouvre donc à Chérubin, qui saute par la fenêtre, et elle prend sa place. Retour du Comte et de la Comtesse, qui finit par tout avouer et par donner au Comte la clé du Cabinet.Stupeur: «C’est Suzanne! »Le Comte, penaud, qui, se remettant peu à peu, feint d’avoir voulu punir sa jalousie. Le Comte pas sa mauvaise humeur sur Figaro. Катастрофа: садовник Антонио прибывает в главном городе, где обитают красавицы и бреветы Шерубена, и тут же наступает конец света. Mais Figaro sauve la position: c’est lui, dit-il, qui a sauté par la fenêtre, et a gardé le brevet pour y faire apposer le cachet … Rageusement, le Comte vérifie et doit s’incliner.De nouveau une foule envahit la scène, avec Marceline qui vient reclamer ses droits sur Figaro. Bazile, rudoyé par le Comte, est dépêché au bourg pour y chercher les gens de Justice. Demeurées seules, La Comtesse et Suzanne font le point: невозможно, désormais, d’envoyer Chérubin au rendez-vous! C’est donc la Comtesse qui, sous l’apparence de Suzanne, ira elle-même. Mais on n’en dira rien à Figaro.

Acte III

La «salle du Trône», слуга de salle d’audience au grand corregidor.Дезарруа дю Конт, qui se sent joué de tous côtés. Созвездие Фигаро в шатер, дю Муан, мастерство в поисках интриги Сюзанны. Tête-à-tête aigre-doux entre les deux hommes, également sur leurs gardes. Figaro se moque du Comte (тирада Год-дам, куплет о политике), qui croit néanmoins l’avoir percé à jour: «Je vois qu’on lui a tout dit; il épousera la duègne. »Маис Сюзанна возвращается в обстановку, когда Конта рандеву танцует, когда меняет жизнь Марселин.Элас! un mot de trop de Suzanne à Figaro révèle au Comte toute la maneuvre, et il décide de se venger: «Un bon arrêt, bien juste …» Сопровождающий, Марселин puis Figaro essaient d’exposer leur cas à Brid’oison le juge assesseur d’Almaviva, bègue et formiste. Le procès начинаются. Бартоло, прому-авокат де Марселин, и Фигаро, эрготентное долголетие на термах (et / ou, ou / où …) de la promesse de mariage; le Comte tranche enfin, бессмысленный Фигаро на плательщике Марселин или на лжепузере. En désespoir de cause, Фигаро, урожденная от родителей inconnus, se proclame gentilhomme afin d’échapper au verdict.Coup de théâtre: ses «дворяне-родители», которые разрешают n’être en réalité que Марселин и Бартоло, — lequel отказа от упрямства d’épouser la mère de son fils. Marceline profère alors une violente dénonciation de la cruauté masculine, et tombe dans les bras de Figaro. Сюзанна, приходи на свидание с аргентинским донне по графиням, с круа трахи, с малентенду и с разлучением, с графом яростью и Бартоло по небу.

Acte IV

Une galerie du château. Философская неудача и любовь к невестам.La Comtesse relance le jeu en dictant à Suzanne, à l’insu de Figaro, un billet donnant rendez-vous au Comte. Неосторожность де Шерубина, прибытие в паршивую труппу деревенских трупп, et bientôt reconnu, tourne à la confusion du seigneur dont les vues sur Fanchette sont révélées à tous. La cérémonie décidée à l’acte I se déroule enfin, mais Figaro aperçoit le Comte avec le billet entre les mains; une uniscrétion de Fanchette lui en apprend la originance, ainsi que le lieu du rendez-vous.Марселин tente d’apaiser son fils ivre de jalousie, et qui voudrait maintenant tout rompre.

Acte V

Une allée de marronniers avec deux pavillons. Dans la nuit, Fanchette cherche Chérubin. Apparaît Figaro сопровождает Бартоло, Базиля и т. Д., Et d’un groupe de «valets et de travailleurs» qu’il poste aux alentours. Resté seul, il выдох sa rancœur dans un long monologue, et dresse l’amer bilan de sa vie. Caché, il voit arriver sequencement Suzanne et la Comtesse, qui ont échangé leurs vêtements et qu’il prend l’une pour l’autre, puis Chérubin qui lutine la Comtesse en la prenant pour Suzanne, enfin le Comte qui redécouvre les appas de sa femme en s’imaginant lui aussi qu’il fait la Cour à Suzanne.Mais Figaro furieux Trouble leur entretien; Le Comte s’enfonce dans l’obscurité, la Comtese se retire de son côté et Suzanne, sous son déguising, décide de punir Figaro de ses soupçons. Mais il la reconnaît bientôt … Reste à punir aussi le Comte: celui-ci, de retour, croit apercevoir sa femme avec Figaro. Fureur, скандал. Figaro est arrêté, Suzanne s’enfuit dans un des pavillons — lequel, sous les yeux du Comte, se vide сменяющие друг друга обитатели: Chérubin, Fanchette, Marceline… Tandis que la Comtesse, seule, sort de l’autre pavillon. Le Comte, comprenant sa bévue, le pardon de son épouse, et «tout finit par des chansons».

Свадьба Фигаро, The (без сокращений) — Naxos AudioBooks

Буклетные заметки

Слово «опера» в переводе с латыни означает «произведения»; он представляет собой синтез всех других искусств: драмы, вокальной и оркестровой музыки, танца, света и дизайна. Следовательно, это оказывает эмоциональное воздействие, с которым никто из других не может сравниться.Единственное искусство, происхождение которого можно точно определить, оно было «изобретено» в Италии в 1597 году как часть эпохи Возрождения — возрождения интереса к классическим ценностям. Как вид искусства он действительно интернациональный, преодолевает все языковые и культурные барьеры, и, вероятно, это единственный, чья аудитория продолжает расширяться не вопреки, а благодаря развитию развлекательных технологий.

С момента своего зарождения в Италии опера распространилась по Европе, создавая индивидуальные и самобытные школы в ряде стран.У Франции был давний и давний роман с ним — отсюда и термин « grand opéra », относящийся к грандиозным пятиактным произведениям, украшавшим Парижскую оперу в девятнадцатом веке. Еще со времен Моцарта в Германии была отличная школа, и, пожалуй, опера достигла своего наивысшего успеха в мощных музыкальных драмах Ричарда Вагнера. Россия, Великобритания и Америка также внесли свой вклад.

Однако в общественном сознании опера остается итальянской концепцией — и это неудивительно.С самого начала в искусстве доминировали итальянцы: Кавалли и Монтеверди были одними из первых, кто утвердил его формы; был золотой век, названный bel canto , в начале девятнадцатого века, когда правили Беллини, Доницетти и Россини; Джузеппе Верди был, вероятно, самым уважаемым художником в истории; и для многих Пуччини представляет собой во всех смыслах последнее слово в этом любимом жанре.

Хотя двадцатый век не был так щедро наделен оперными композиторами, он все еще может похвастаться некоторыми, включая Ричарда Штрауса, Игоря Стравинского и Бенджамина Бриттена — и, что, возможно, наиболее важно в долгосрочной перспективе, этих заблудших приемных детей оперы, Бродвейский мюзикл и зрелище Ллойда Уэббера.

Опера в четырех действиях Вольфганга Амадея Моцарта. Либретто Лоренцо да Понте (1749–1838) по мотивам La Folle Journée ou Le Mariage de Figaro Пьера-Огюстена Карона де Бомарше (1732–1799). Первое исполнение: Вена, Бургтеатр, 1 мая 1786 г. Первое представление в Великобритании: Лондон, Хеймаркет, 18 июня 1812 г.

Le nozze di Figaro — свадьба Фигаро

Одним из определений шедевра может быть работа, которая восхищает сменяющие друг друга поколения и доставляет удовольствие людям разного уровня сложности.Исходя из этого, «Женитьба Фигаро» квалифицируется как высший оперный шедевр. Невозможное требование? Не совсем, потому что великолепная комедия Моцарта о человеческих отношениях уже более 200 лет нравится на уровне очень сложной комедии ситуаций; он может ошеломить нас своим мелодическим изобретением и может довести до слез мучительной красотой в своем выражении остроты, которая лежит в основе всей нашей жизни. К этому можно добавить более откровенное представление об историческом контексте того времени, чем полка с учебниками по истории.

Действие оперы происходит накануне Французской революции, этого великого водораздела в западной истории и события, которое заложило основу для будущих политических и социальных реформ. Когда Фигаро замышляет заговор против своего господина графа Альмавивы, мы должны думать не о дерзком камердинере, который рискует получить выговор, а о члене пролетариата, рискующем своей жизнью, чтобы бросить вызов укоренившемуся самодержавию.

Было сказано, что величайшие произведения искусства — это не всегда те, которые открывают новые горизонты, а скорее те, за которыми последнее слово о стиле или периоде.Изредка появляется гений, который может сказать последнее слово и перевести искусство в новую эру. Бетховен взял симфонию и преодолел разрыв от формальной определенности классического периода до турбулентности романтического. Вагнер сказал последнее слово о романтической опере и проложил путь диссонансам музыки двадцатого века. Брак Фигаро одновременно воплощает ценности ancien régime и указывает путь к политическим беспорядкам девятнадцатого века, из которых будут сформированы современные демократии.

Опера остается в стандартном репертуаре более двухсот лет, поэтому соответствует нашему первому критерию шедевра. Хотя на первом представлении в Вене он был встречен с умеренным энтузиазмом, вскоре он зарекомендовал себя как произведение невероятной смелости. Блестящее использование ансамбля создает изумительные архитектурные финалы, которые являются такой же славой западного искусства, как и высокие средневековые соборы, на которые они похожи.

Однако именно своим выполнением второго критерия шедевра Свадьба Фигаро завоевывает наше восхищение и любовь.Для ребенка, который был очевиден в Моцарте и глубоко укоренился в каждом из нас, Фигаро — это чудесная приключенческая история с сюжетом и контр-сюжетом, опасностью и маскировкой, интригой и тайной. Изучающему человеческую сексуальность он представляет картину от наивной страсти юного Керубино, через призрачность Сусанны и грубую похоть Альмавивы до возвышенного смирения и прощения графини.

Однако все это — блестящая характеристика, великолепный сюжет, прекрасные драматические ситуации — ничего не стоит без гениальной музыки.Опять же, все дело в уровне изощренности: ребенок может быть в восторге от «Non più andrai» Фигаро, любовник может вздохнуть с «Dove sono» графини, а остальные из нас сидят в трепете, наблюдая за масштабным финалом второго акта. более двадцати минут от дуэта до нонета с такой поразительной универсальностью, что даже самый искушенный критик умолкает от восхищения. Безусловно, это величайший оперный шедевр из всех.

Сводка

Закон I

Комната в замке графа Альмавива недалеко от Севильи, середина восемнадцатого века.Фигаро и Сюзанна готовятся к свадьбе. Сюзанна сообщает Фигаро, что их комната находится недалеко от комнаты графа и что он ее преследует. Фигаро решает перевернуть столы против него. Доктор Бартоло, бывший опекун графини, и Марселина, которая теперь находится на службе у графа, хотят предотвратить брак Фигаро и удержать его в своем соглашении: жениться на Марселлине, если он не сможет выплатить ссуду. Юный паж Керубино рассказывает Сюзанне о своей любви к графине, к любой женщине, во время которой входит граф. Керубино прячется, а граф заигрывает с Сюзанной.Услышав, как вошел учитель музыки дон Базилио, граф тоже прячется, а Базилио сплетничает о любви Керубино к графине. Услышав это, появляется граф, обнаруживая при этом Керубино. понимая, что молодой паж подслушал его неблагоразумие с Сюзанной, он отправляет его в армию.

Закон II

Спальня графини. Графиня жалуется на пренебрежение мужем, но у Фигаро есть план по заманиванию его в ловушку, о котором он рассказывает графине и Сюзанне.Сюзанна должна согласиться на свидание с графом, но вместо нее уйдет Керубино, переодетый в ее одежду. Пока Керубино одевается, граф стучит в дверь, и Керубино прячется в шкафу. Графиня уверяет мужа, когда он слышит шум, что это Сюзанна примеряет свое свадебное платье, но граф подозревает. решив открыть дверь силой, он уходит с графиней, чтобы найти необходимые инструменты, позволяя Сюзанне поменяться местами с Керубино, а Керубино сбежать через окно.Граф возвращается, обнаруживает Сюзанну и должен извиниться перед женой за то, что сомневается в ней. Врывается садовник Антонио, жалуясь, что кто-то выбросился из окна. Хотя Фигаро пытается взять на себя вину, граф сильно подозревает, что его обманывают.

Закон III

Зал во дворце, где будет свадьба. Графиня диктует Сюзанне письмо для передачи графу, договариваясь с ним о свидании. Граф тем временем намерен выдать Фигаро замуж за пожилую Марчеллину, но выясняется, что Фигаро — сын Марчеллины от доктора Бартоло.Теперь можно праздновать двойную свадьбу: Фигаро и Сюзанна, а также доктор Бартоло и Марчеллина. Хор молодых девушек (включая переодетого Керубино) приходит, чтобы воздать дань уважения графине, а затем все собираются на свадебное торжество. Настроение графа поднимается, когда в ходе церемонии он получает письмо от Сюзанны. Фигаро замечает, что граф озабочен письмом, но не может угадать, кто его послал.

Закон IV

Фигаро не знает, что графиня была достаточно затронута поведением своего мужа, чтобы составить собственный план.Когда он обнаруживает, что Сюзанна, похоже, предложила тайную встречу с графом, он приходит в ярость, не зная, что граф встретится не с Сюзанной, а с графиней в одежде Сюзанны. Граф обманут и страстно признается в любви Сюзанне. Входит Фигаро и узнает Сюзанну, переодетую графиней. Затем он ведет себя так, как будто считает, что она графиня, и заявляет о своей пылкой любви к ней. Граф видит это и, считая Фигаро любовником своей жены, вызывает свидетелей.понимая, что он ошибается и его разоблачили, он просит у графини прощения, которое она дает ему.

Записки Томсона Смилли

Бомарше Женитьба Фигаро

Краткое содержание сюжета
Акт I:
В спальне Фигаро, камердинера короля и его невесты Сюзанны открывается занавес. Фигаро измеряет размеры комнаты, в то время как Сюзанна отмечает, что граф Альмавива расположил их новую комнату заметно ближе к своей.Она считает, что это свидетельствует о его намерении «взять ее добродетель» перед ее мужем, что является его правом по благородству. Фигаро, обманщик из первой пьесы трилогии, решает предотвратить это, каким-то образом обманув графа, используя его остроумие.
Сюзанна и Фигаро выходят, входят доктор Бартоло и экономка Марселин. Доктор злится на Фигаро за то, что он обманул его в предыдущей пьесе. Марселин влюблена в Фигаро и имеет документ, который заставит его жениться на ней, если он не вернет ей сумму денег, которую он ей должен (она значительно старше Фигаро).Входит Сюзанна (выходит доктор), у которой короткий «спор о манерах» с Марселин, прежде чем Марселин уходит.
Войдите на страницу. Керубин, которого вскоре обнаруживают, влюблен практически во всех женщин дворца. Многословно исповедуя эту любовь, он показывает, что это увлечение доставило ему неприятности, поскольку граф поймал его в постели с дочерью садовника (Фанчетт) и решил уволить его. Когда он заканчивает говорить ей это, войдите в Граф.
При входе графов Пейдж прячется за большим стулом.Граф предлагает Сюзанне заняться сексом, но она отказывается, и его прерывает Базиль, который с шумом идет по коридору. Счетчик прячется за стулом, где спрятан паж, и паж быстро перемещается к передней части стула и прячется под одним из платьев графини. Входит Базиль, который рассказывает Сюзанне о любви Пажа к графине, что приводит в ярость графа, который обнаруживает себя. Граф снова решает закрыть страницу и, воспроизводя сцену, в которой он обнаружил страницу прошлой ночью, случайно обнаруживает страницу, спрятанную под платьем.Возмущенный, он решает отправить Пажа на военную службу.
Входит Фигаро с графиней и свадебными гостями из деревни в «праздничном наряде». Фигаро говорит, что хочет немедленно начать свадебную церемонию «в честь добродетели графа», согласившись лишить его права заниматься сексом с Сюзанной. Граф убеждает их отложить церемонию и в частном порядке решает помочь Марселин выйти замуж за Фигаро.
Акт II:
В спальне графини Сюзанна сообщает графине о том, что граф просил ее о сексе.Входит Фигаро, который сообщает им о новом плане по предотвращению намерений графа: он распространит слух, что графиня взяла тайного любовника, который будет присутствовать на свадьбе, а это означает, что графу придется разрешить свадьбу, чтобы он мог противостоять ей. любовник. Он уходит, графиня и Сюзанна вынашивают план, в котором они сообщают графу, что Сюзанна согласилась с его предложениями. Затем они одевали Пажа в одно из платьев графини и отправляли его на встречу с графом как Сюзанну.Войдите в графа, пока они одевают Пейджа в платье, они прячут его в туалете, и граф немедленно вызывает подозрения. Обнаружив, что шкаф заперт, граф требует знать, кто в нем, и когда он поворачивается, чтобы взять молоток, чтобы сломать дверь, Сюзанна пробирается в шкаф, и Пейдж выпрыгивает из окна. Граф обнаруживает Сюзанну в туалете и на мгновение верит им, пока садовник не подходит, чтобы сказать графу, что он видел, как полуобнаженный мужчина выпрыгнул из окна графини в кусты.Фигаро говорит, что он был этим человеком, раскрывая графу свой план распространить слух о верности своей жены. В этот момент входят Марселин и доктор вместе с судьей Доном Гусманом и сообщают Фигаро, что суд над ним должен начаться.
Акт III:
В этот момент графиня убеждает Сюзанну сообщить графу, что она согласится заняться с ним сексом. Графиня просит сказать ему, что она встретится с ним после свадьбы, и тогда графиня переодевается в Сюзанну. Это радует графа, но затем он слышит, как она говорит Фигаро, что она соглашается только на его авансы, чтобы у Фигаро было больше шансов на предстоящем процессе.
Начинается суд, и Фигаро вынужден объяснить, что у него нет фамилии, потому что его похитили в детстве. После того, как граф вынес решение в пользу Марселин, она узнает родимое пятно на Фигаро, показывая ей, что Фигаро на самом деле ее сын. Затем входит Сюзанна, несущая достаточно денег, чтобы выплатить весь долг Фигаро (подарок ей от графини). Садовник, жена Сюзанны, говорит, что больше не будет одобрять брак Фигаро и Сюзанны, потому что он незаконнорожденный.
АКТ IV:

Фигаро просит Сюзанну не встречаться с графом в ночь их свадьбы, и она соглашается. Когда Сюзанна говорит жене графа, что она не планирует встречаться с графом, графиня указывает, что ей нужна помощь Сюзанны, чтобы она могла попытаться вернуть любовь и преданность своего мужа. И Сюзанна, и графиня пишут графу записку под названием «Новая песня на ветру». Записка просит графа встретиться с Сюзанной под вязами. Записка запечатана булавкой от платья графини.Во время двойной свадебной церемонии Сюзанна передает свою записку графу. Когда Фигаро видит, что граф читает записку, он не знает, что она от Сюзанны. После свадебной церемонии Фигаро замечает, что Фаншетт расстроена, и понимает, что она расстроена из-за того, что она потеряла булавку, использовавшуюся для печати письма (написанного Сюзанной и графиней), которое граф просил ее передать Сюзанне. Фигаро очень расстраивается и думает, что это письмо означает, что Сюзанна уже переспала с графом. Он решает пойти к вязу, чтобы тайно шпионить за графом и Сюзанной.

ACT V:

Когда Фигаро прибывает на место встречи Сюзанны и графа, он собирает большую группу мужчин и планирует разоблачить Сюзанну и графа, чтобы опозорить пару и иметь веские причины для развода. Входят Сюзанна и графиня, переодетые друг другом. Сюзанна знает, что Фигаро наблюдает, и ей грустно, что он сомневается в ее преданности. Когда входит граф, он и графиня (в облике Сюзанны) уходят. Фигаро, думая, что граф только что увел Сюзанну, идет к Сюзанне (которая замаскирована под графиню).Когда Фигаро узнает голос своей жены, он испытывает огромное облегчение. Сюзанна расстроена тем, что Фигаро подумает, что она изменит ему, и Фигаро соглашается, что он был невежественен, и он и Сюзанна целуются. Когда граф снова входит, он думает, что Фигаро целует графиню (потому что Сюзанна все еще в своем облике). Когда граф берет под свой контроль и арестовывает Фигаро, Фигаро идет вместе с ним и делает вид, что собирается завести роман с графиней. При этом граф планирует заставить жену выйти из павильона и заставить ее признать свою вину на глазах у всех.Вместо графини выходят Фанчетт, Марселин и Керубино. Когда настоящая Сюзанна (все еще одетая в одежду графини, но ее лицо уже не скрыто) выходит, граф все еще верит, что это его жена. «Аудитория» (состоящая из Фанчетт, Марселин и Керубино) умоляет графа простить его жену. Когда он отказывается сотрудничать, настоящие графиня и Сюзанна раскрывают свои настоящие личности. Тут граф понимает, что его ужасно обманули. Граф просит у жены прощения, и она соглашается.Спектакль заканчивается тем, что Сюзанна и Фигаро счастливы в браке и очень богаты.

Биография автора
Родился Пьер-Огюстен Карон 24 января 1732 года. Позже его имя было изменено на Пьер-Огюстен Карон де Бомарше, когда он женился на своей первой жене Мадлен-Катрин Франке. Бомарше был сыном буржуазного часовщика Чарльза Карона и стал его учеником в возрасте 13 лет. Бомарше настолько хорошо овладел ремеслом своего отца, что в возрасте 21 года изобрел новое механическое устройство для карманных часов, позволившее построить часы. маленькие плоские часы вместо громоздких сферических.Это изобретение сделало его известным в научном сообществе, принесло ему титул «Часовщик Короля» и обеспечило процветание часовому бизнесу его отца на долгие годы. Благодаря этой дурной славе он смог зарекомендовать себя как влиятельную личность при дворе Людовика XV и даже стал учителем музыки дочерей короля.

Его первую жену Мадлен-Катрин Франке встретили в магазине его отца. Он приобрел свой титул, а также некоторое богатство от ее имения в Бомарше, Бри, после ее смерти.К настоящему времени он, как обычно, купил себе власть.

Смерть его первой и второй жены была покрыта множеством тайн, поскольку они были внезапными и вскоре после свадьбы принесли богатство.

Он предстал перед судом после смерти своего делового партнера, у которого накопился долг в размере 15 000 франков. Однако его партнер подписал письменный документ об освобождении от долга. Наследник, однако, оспорил Бомарше и легитимность документа. Бомарше был лишен титула, но, поскольку он так ловко перехитрил двор, забрав свои деньги, он привлек внимание короля Людовика XV.Затем Бомарше стал шпионом, разоблачившим предательскую деятельность в стране.

Он был причастен к американской и французской революциям в качестве торговца оружием. Хотя его сделка с теперь уже «Соединенными Штатами Америки», его сделка с Францией была менее успешной. Он договорился о приобретении 60 000 мушкетов в Голландии для Французской революции. Сделка сорвалась, Бомарше был сослан в Германию, но вернулся, чтобы умереть реализованным французом в Париже 17 мая 1799 года.

Он был женат трижды: 1) Мадлен-Катрин Франке в 1756 году (умерла в 1757 году), 2) Женевьева. -Мадлен Вэрблд в 1768 году (умерла в 1770 году), один сын (умер в возрасте трех лет в 1772 году) и 3) Мария-Тереза ​​Виллермвлас в 1786 году (развелась в 1794 году; повторно вышла замуж в 1797 году).

Исторический период / Движение драматургов, поставившее пьесу
«Женитьба Фигаро» была написана в 1775–1778 годах, но не была поставлена ​​до 1783 года. Сценарий представляет собой атаку на аристократию и частично основан на жизни Бомарше. Драматург использует небольшие отклонения в именах, чтобы комментировать своих врагов, а финальный монолог подвергся цензуре из-за того, что он оскорблял аристократию.
Фигаро отражает Бомарше в том, что он — человек низшего класса, торжествующий над лордами и аристократией.
Бомарше вновь представил смех французской комедии и сцене после долгого отсутствия. «Женитьба Фигаро» уходит корнями в водевиль и буржуазную драму и может быть отнесена к категории «комедии интриг»; использование сатирических наблюдений и традиционных комических стереотипов — вот что придает этой пьесе прочное присутствие. Это считалось возрождением, потому что ничего подобного не делали со времен Шекспира.
Dramatis Personae
Граф Альмавива: губернатор Андалусии
Графиня: его жена
Фигаро: камердинер графа и управляющий замка
Сюзанна: главная служанка графини и помолвлена ​​с Фигаро
Марселин: экономка
Антонио: главный садовник, дядя Сюзанны и отец из Fnachette
Fanchette: дочь Антонио
Керубин: Принцип графа
Bartholo: доктор из Севильи
Bazile: музыкальный мастер графини
Don Guzman Brid’Oison: судья
Double-Main «Clawfingers»: секретарь адвоката Дона Гусман
Судебный исполнитель и секретарь суда
Грип-Солей: молодой пастух
Молодая пастушка
Педрилло: егерь графа
Слуги, крестьяне, женщины и девушки из графских имений

История производства
Брак Фигаро открыт Март 1784 года в Комеди-Франсез, где состоялось сто представлений, но поначалу его не приняли с распростертыми объятиями.Бомарше закончил первый текст в 1778 году, и, когда Людовик XVI прочитал рукопись в 1782 году, он запретил ее исполнение на сцене, потому что она «высмеивает все, что должно уважаться в правительстве», — сказал король. К счастью, Мария-Антуанетта и граф д’Артуа убедили короля разрешить частное представление; это представление имело место в 1783 году в Женвилье, Франция. Но, прежде чем пьеса была открыта для публики, король потребовал, чтобы она была подвергнута цензуре.
В 1786 году Моцарт преобразовал пьесу в оперу в четырех действиях, названную Le Nozze di Figaro, и с тех пор опера ставилась бесчисленное количество раз.Музыкальная школа LSU представила адаптацию в апреле 2011 года.
Когда она была исполнена в 1803 году, мадам де Хоссе раскритиковала ее как «изобилующую непристойными и клеветническими намеками на королевскую семью». Другой комментарий гласил, что он «распространил предубеждения против королевы по всему королевству и каждому рангу Франции».

Аннотированная библиография

Цитаты:
Beaudmarchais. Пьесы Фигаро: Севильский цирюльник, Свадьба Фигаро, Виновная мать. Пер.Грэм Андерсон. Бристоль: The Longdunn Press Ltd, 1993.
• Текст пьесы «Женитьба Фигаро» и других пьес из «Трилогии Фигаро». Оригинальный текст Пьера-Огюстена Карона де Бомарше, переведенный с оригинального французского языка Грэмом Андерсоном, бывшим руководителем отдела современных языков в школе университетского колледжа в Хэмпстеде.
Кокс, Синтия. Настоящий Фигаро. Лондон и Саутгемптон: Camelot Press Ltd, 1962.
• Биография Фигаро, рассказанная Синтией Кокс в повествовательном стиле.Он включает в себя подробности его жизни с ранних лет, его жизнь и связи с французской аристократией, его жизнь как писателя, его участие как в американской, так и в французской революциях, его работу на французскую корону в качестве шпиона и его работу в качестве шпиона. торговец оружием в американские колонии и его кончина после того, как он был объявлен врагом революции.

«Женитьба Фигаро». Оксфордский словарь пьес. Эд. Майкл Паттерсон. Oxford University Press,
2005. eNotes.com. 2006 г.2 мая 2011 г.
http://www.enotes.com/odp-encyclopedia/marriage-figaro
— Информация об истории производства. Перечисляет известные спектакли

«Пьер Август Карон де Бомарше». Энциклопедия мировой биографии. Детройт: Гейл, 1998. Гейл
Биография в контексте. Интернет. 4 мая. 2011.
— Биографический отрывок из жизни Бомарше. Используется для ссылки и перспективы.

«Пьер-Огюстен Карон де Бомарше». Международный театральный словарь.Vol. 2. Гейл, 1993. Гейл
Биография в контексте. Интернет. 29 апреля 2011 г.
— Отрывок из биографии, использованный для извлечения лет и жизни в контексте пьес Бомарше.

Brucknew, D.J.R.J.R. «Фигаро перехитрил графа, но без единой арии». Нью-Йорк Таймс 1
Май 2005 г .: E5. Биография Гейла в контексте. Интернет. 29 апреля 2011 г.
— Обзор спектакля «Женитьба Фигаро» во Флориде; комментируя, как оригинальный формат истории до сих пор поражает публику без песни.

No related posts.

alexxlab

    Добавить комментарий

    Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *